Сергей Беляков - Гумилёв сын Гумилёва

А какие языки знал Лев Гумилев? В личном листке по учету кадров, который Гумилев заполнял в октябре 1956-го для отдела кадров Государственного Эрмитажа, упомянуты шесть: французский, английский, немецкий, таджикский, персидский, татарский.

Но в письме к евразийцу П.Н.Савицкому от 17-18 марта 1963 года Гумилев даже не упоминает о татарском языке, а свою филологическую подготовку оценивает очень строго: «Я выучил два языка: персидский и древнетюркский и считаю, что время и силы, потраченные на это, пропали». Под «древнетюркским» он понимает язык орхонских надписей (орхоно-тюркский), который был ему необходим в исследованиях. «Из восточных языков знаю персидский, тюркский», — скажет Гумилев корреспонденту газеты «Ленинградский рабочий» в марте 1988-го.

В новиковской «Хронике» под датой «лето 1940» значится: «Перевод Л.Н.Гумилева в… барак к казахам, в котором он выучил казахский язык». Сведения о казахском языке Новикова могла почерпнуть только у самого Гумилева. Но не прихвастнул ли ученый? Ведь историку-краеведу Дауду Аминову он говорил, будто владеет даже арабским «в пределах, необходимых для научной работы», а затем уточнил, что владеет «арабской графикой». Достоверно подтверждено, что Гумилев мог только подписываться поарабски. Этим, очевидно, и ограничивалось знакомство с арабской графикой и арабским языком. У Гумилева просто не было ни времени, ни возможности изучить этот очень трудный для европейца язык.

В одном из интервью Гумилев покритиковал за нереалистичность «Графа Монте-Кристо». В лагере Гумилев, по примеру Эдмона Дантеса, не раз пытался учить восточные языки, но ничего не получилось. На собственном опыте Гумилев убедился, что изучить чужой язык в неволе невозможно. Хотя Гумилев общался с казахами, татарами, узбеками и даже с китайцем и с тибетским ламой, но усовершенствовался он только в персидском, который изучил задолго до лагеря. А казахского он не знал, в противном случае непременно указал бы его в листке по учету кадров.

В 1957 году во время экспедиции на Ангару Гумилев будет учить молодых студенток: пусть налегают на языки, настоящий историк должен прочитать любую монографию на другом языке за два-пять дней. Однако сам Лев Николаевич не так уж хорошо знал даже европейские языки. По-немецки он читал с трудом. Английский знал лучше, но, вероятно, не блестяще. По словам М.Г.Козыревой, Гумилев читал английские и немецкие статьи со словарем. В семидесятые-восьмидесятые годы статьи и монографии ему уже переводили друзья и ученики. Марина Георгиевна Козырева показывала мне собственный перевод главы из " The Thirteenth Tribe – The Khazar Empire and its Heritage " Артура Кестлера, который она сделала для Гумилева.

Из письма Льва Гумилева к Наталье Варбанец 26 мая 1955 года: «Английские и немецкие книги читаю только научные и со словарем. Уж очень не люблю я эти языки».

Теперь посмотрим на Гумилева глазами Александра Константиновича Боровкова, заместителя директора ИВАНа. Боровков был не только партийным ученым, но и профессиональным тюркологом, знатоком узбекского, чагатайского, карачаево-балкарского и других тюркских языков.

Гумилев, правда, немного читал тюркские надписи и, по его собственному утверждению, делал это лучше Бернштама, но Александр Натанович и не был образцовым востоковедом, его считали прежде всего археологом и этнографом. А сравниться в знании тюркских языков с Сергеем Ефимовичем Маловым, давшим первые описания ряда тюркских языков Китая, или даже с Боровковым Лев Николаевич, конечно, не мог. Не знал он и древнемонгольского, маньчжурского и, что самое главное для его темы, китайского, а ведь о кочевниках Центральной Азии больше всего писали в древнем и средневековом Китае. Гумилев не знал тибетских языков, не знал древнегреческого, но, что хуже всего, судя по словам самого Гумилева, тюркскими языками он владел очень плохо. В общем, надо признать, филологическая подготовка Гумилева была для востоковеда тех лет слабой. Как Боровков мог относиться к такому аспиранту? К тому же аспиранту дерзкому, успевшему нажить врагов среди влиятельных ученых. Как заместитель директора, он помимо науч ной работы отвечал и за политическую благонадежность ИВАНа – был секретарем партийной организации института, а потому Гумилев должен был быть ему вдвойне неприятен. [25]

Тогда, в 1947-1948 годах Гумилев яростно спорил с востоковедами, но десять лет спустя он фактически признал их правоту. «Основными недостатками своей подготовки я считаю: слабое знание языков. Читаю свободно только по-французски и английски, знаю персидский и таджикский, но не за все периоды (они очень разные). По-немецки читаю еле-еле, а по-татарски еще хуже; латынь чуть-чуть. Это, конечно, очень грустно, но не моя вина…» – писал Гумилев в одном из своих первых писем к евразийцу Петру Савицкому.

Впрочем, скорее всего отчислили Гумилева не только за незнание китайского и слабое знание тюркского. Научная жизнь, в особенности у гуманитариев, полна интриг, зависти, взаимных обид, ссор, конфликтов. Враги Гумилева были столь влиятельны, что ему не помогли даже положительные отзывы Якубовского и Артамонова. В ИВАНе ценили субординацию и не терпели выскочек. Гумилев настроил против себя не одного Боровкова. Донос на Гумилева написал, например, ученый секретарь сектора монгольской филологии Пучковский и зам. секретаря партбюро Салтанов. Бернштам, благосклонно встретивший дипломную работу Гумилева, вновь стал его врагом. Но хуже всего была ссора с Козиным. Гумилев об этой ссоре никогда и нигде не упоминал, зато до нас дошел один любопытный документ.

Михаил Илларионович Артамонов 19 декабря 1955 года направил в Прокуратуру Советского Союза ходатайство за Гумилева, где, в частности, есть и такая фраза: «Встречая подозрительное к себе отношение, Л.Н.Гумилев нередко реагировал на него поребячески, показывая себя хуже, чем есть. Отличаясь острым умом и злым языком, он преследовал своих врагов насмешками, которые вызывали к нему ненависть. Обладая прекрасной памятью и обширными знаниями, Л.Н.Гумилев нередко критиковал, и притом очень остро, "маститых" ученых, что также не способствовало спокойствию его существования. <���…> Особенно острым (так в тексте. – С.Б.) были столкновения Л.Н.Гумилева с его официальным руководителем акад. Козиным и с проф. Бернштамом, которых он неоднократно уличал в грубых фактических ошибках».

Не считая доносов Салтанова и Пучковского, ходатайство Артамонова – самый информативный источник об отношениях аспиранта Гумилева с коллегами. Правда, в письмах Гумилев не раз вспоминает ИВАН недобрым словом, но, к сожалению, остается краток: «Воскресать что-то не хочется, особенно если вспомнишь веселую жизнь в Институте Востоковедения». «Если бы обменять местами руководство лагеря и Академии наук, то заключенные сильно проиграли бы, а наука получила бы возможность для расцвета».