Сергей Беляков - Гумилёв сын Гумилёва

Иногда это соответствовало действительности, но во второй половине пятидесятых он еще не успел нажить себе новых врагов. А старые враги ушли из жизни. Как раз 5 июня 1956-го в Музее этнографии Гумилев в последний раз столкнулся с Бернштамом. Разумеется, они поругались. Бернштам обиделся и уехал, не прощаясь. Но в декабре Александра Натановича не стало. Академик Козин умер еще раньше. У других востоковедов, очевидно, не было такого уж предубеждения против Гумилева.

Другое дело, что научная работа не терпит спешки, а Гумилеву еще нужно было уточнять, дополнять, редактировать. Только вернувшись к научным библиотекам Ленинграда, он понял, как неполна еще его «История Срединной Азии», которую он считал в лагере почти оконченной.

В августе 1959-го Гумилев жаловался молодому ученому Андрею Зелинскому, участнику Астраханской экспедиции: «У меня опубликована всего лишь одна статья. <���…> Если будет так продолжаться, займусь историческими романами. Ведь через них тоже нужно донести мысль…» Между тем как раз в 1959-м Гумилева начали печатать ведущие научные журналы – «Советская археология», «Советская этнография», «Вестник древней истории». За один год у него вышло шесть статей. Это станет его нормальной «производительностью». Из года в год он будет печатать редко по четыре, чаще по 5-7 статей, а иногда и намного больше. В 1966 году, например, помимо книги «Открытие Хазарии» у Гумилева выйдет 11 статей. «Статьи мои начали брать нарасхват и даже заказывать», — писал он Абросову.

В июне 1957-го Гумилев получил от Института востоковедения предложение издать монографию. В декабре 1957-го он сдал в редакционно-издательский отдел института рукопись «Хунну», своей первой книги, переработанной «Истории Срединной Азии в древности».

Гумилев ликовал: «"Хунны" взяли ИВАН!!! Обсуждение прошло так гладко, что я даже не ждал. <���…> Книга представлена к печати. Артамонов – редактор», — писал Лев Николаевич «другу Васе». Правда, в ИВАНе рукопись пролежала два года. В феврале 1959-го книгу вернули Гумилеву на доработку. Гумилев был очень недоволен, но за доработку взялся, и в конце апреля 1960-го его первая книга «Хунну: Срединная Азия в древние времена» вышла в академическом Издательстве восточной литературы. Мечта Гумилева сбылась – он стал профессиональным историком-востоковедом.

Серьезные обобщающие монографии по истории кочевников евразийских степей выходят нечасто, так что на «Хунну» не могли не откликнуться и тюркологи, и синологи из Института народов Азии. Уже во втором номере «Вестника древней истории» за 1961 год появилась разгромная рецензия Кима Васильева.

Из письма Льва Гумилева Василию Абросову от 16 сентября 1961 года: «Пока мне подложили только одну свинью – рецензию на "Хунну"».

Главная мысль рецензента: история хуннов (гуннов, сюнну) известна в основном по китайским хроникам, значит, чтобы изучать эту историю, надо знать китайский язык. О хуннах пишут китайские и японские ученые, поэтому историк хуннов обязан знать не только китайский, но и японский. Поскольку Гумилев не знает ни того, ни другого, то с новинками зарубежной историографии он не знаком. Хуже того, Гумилеву пришлось читать китайские хроники не в оригинале, а всего лишь в переводе. Главным образом это были переводы иеромонаха Иакинфа (Никиты Яковлевича Бичурина), который в начале XIX века возглавлял православную духовную миссию в Китае, а на досуге занимался востоковедением. [32]

Переводы Бичурина синологи критиковали и критикуют, и вот почему. В древности китайцы мало использовали пунктуацию, хотя знали точку и запятую. Бичурин переводил в основном китайские хроники, отпечатанные методом ксилографии.

Они представляли собой сплошной текст без знаков препинания, очень трудный для чтения, а науки текстологии во времена Бичурина еще не было. Иеромонах Иакинф трудился добросовестно, но современные востоковеды все-таки находят у него грубые ошибки: окончание одной фразы иногда соединялось с началом другой, прямая речь превращалась в косвенную, а косвенная – в прямую. Ошибки влияли не только на красоту слога, которой историк может и пренебречь, но и на смысл текста. Например, Бичурин перевел фразу следующим образом: «Осенью, когда лошади разжиреют, все съезжаются обходить лес». А современный востоковед переводит этот фрагмент иначе: «Осенью, когда лошади откормлены, съезжаются на большое собрание в Дайлин».

Бичурин, при всей своей феноменальной трудоспособности, перевел лишь малую часть того, что китайцы писали о хуннах, древних монголах, усунях, динлинах. Отсюда и недостатки книги Гумилева. Васильев нашел у Гумилева множество ошибок, не только мелких, но и существенных. Почти все они связаны с филологической подготовкой Гумилева.

Кроме того, Васильев первым обратил внимание на одно свойство Льва Николаевича: предположение, гипотезу, догадку Гумилев, увлекаясь, часто выдавал за истину, за общепризнанную аксиому. Например, Гумилев не только придерживался гипотезы своего предшественника Г.Е.Грумм-Гржимайло о евро пеоидности древнего народа динлинов, но и писал об их расовой принадлежности как о вопросе давно решенном и сомнений не вызывающем, хотя другие востоковеды считали вопрос по-прежнему спорным, а европеоидность динлинов – не доказанной.

Вывод Васильева чрезмерно суров: «Хунну» – систематизированный пересказ переводов Н.Я.Бичурина и Л.Д.Позднеевой, монографий Э.Шаванна, а значит, книга Гумилева «не вносит ничего принципиально нового в современную историографию Древней Центральной Азии».

26 сентября 1961 в библиотеке Эрмитажа на обсуждение книги Гумилева и рецензии Васильева собрались историки и филологивостоковеды из университета, Института народов Азии и Эрмитажа. Всего присутствовало 52 человека, заседали четыре часа.

Гумилев принял вызов и выступил с разбором рецензии. Замечания Васильева он разделил на две группы: дельные поправки; несправедливые упреки. К «дельным поправкам» он отнес только одну, самую незначительную. Остальные двадцать четыре Гумилев посчитал несправедливыми.

Васильев заявил, что так и не получил ответа на свои вопросы и замечания, и повторил: книга Гумилева всего лишь «систематический пересказ общеизвестных переводов… не вносит ничего принципиально нового в историографию Древней Центральной Азии».

Тогда в спор вступили востоковеды из ИНА и друзья Гумилева из Эрмитажа, университета и Государственной публичной библиотеки.

Востоковеды – синологи Лев Николаевич Меньшиков, Юрий Львович Кроль и тюрколог Сергей Григорьевич Кляштор ный удивлялись, как можно вообще изучать историю хуннов, не зная китайского языка? Только престарелый академик Струве, который знал Гумилева лучше коллег из ИНА, взял его сторону. Струве понимал, в каких условиях Гумилев писал свою первую монографию, почему не имел ни времени, ни возможности заниматься китайским. Струве осторожно возразил противникам Гумилева: пользоваться переводами можно, даже серьезные ученые (В.В.Бартольд, Б.А.Романов) ими не пренебрегали, а книгу Гумилева «невозможно вычеркнуть из списка научной литературы».