Андре Моруа - Жорж Санд

Я, чье тело истощено суровым мистическим созерцанием, чья кровь застыла от вечной работы за столом, я забыла, что надо быть молодой, а природа забыла меня разбудить. Мои мечты были всегда слишком возвышенными, я не могла снизойти до грубых физических вожделений. И я сама не заметила, как произошел во мне полный разрыв между телом и духом…

Тогда-то и началась для Лелии жизнь, которую она назвала жизнью «самопожертвования и самоотречения», так как она согласилась давать наслаждения, которые сама она не могла разделять. Вот важный текст для того, кто хочет понять Санд:

Почему я так долго любила его… Это было лихорадочное возбуждение; оно рождалось во мне, потому что я не получала удовлетворения… Рядом с ним я испытывала какую-то странную, исступленную жажду, которую не могли утолить самые страстные объятия. Мне казалось, что мою грудь сжигает неугасимый огонь; его поцелуи не приносили мне никакого облегчения. С нечеловеческой силой сжимала я его в своих объятиях и, теряя силы, в отчаянии падала рядом с ним… Чувственное желание зажигало мою душу и парализовало силу чувств прежде, чем разбудить их; это была яростная вспышка, она овладевала моим мозгом, сосредоточиваясь исключительно там. И во время величайшего напряжения моей воли немощная жалкая кровь леденела в жилах…

Когда он забывался, удовлетворенный и пресыщенный, я лежала рядом, неподвижная и потрясенная. Так я проводила часы, глядя на него, спящего. Этот человек был так красив! Кровь бурными потоками приливала к моему лицу, нестерпимая дрожь пробегала по всему телу. Мне казалось, что я вновь переживаю потрясения физической любви и возрастающее в душе волнение ощутимого желания. Мной овладевал соблазн разбудить его, заключить в свои объятия, вызвать те ласки, которыми я еще не сумела воспользоваться… Я противилась этим обманчивым побуждениям, так как я хорошо знала, что не в его силах облегчить мои страдания…

Иногда во сне, во власти этого огромного экстаза, пожирающего аскетические рассудки, я чувствовала, что несусь куда-то вместе с ним… тогда я плыла в волнах несказанного наслаждения и, сонно обнимая его шею, что-то бессвязно бормоча, падала к нему на грудь. Но он пробуждался, и моего счастья как не бывало. Передо мной опять был мужчина, мужчина грубый, жадный, как дикий зверь, и я в ужасе убегала от него. Но он не хотел, чтобы его сон был нарушен напрасно, и, настигнув меня, опять предавался безумным наслаждениям на груди потерявшей сознание, почти полумертвой женщины… Мои чувства не угасали, они даже разгорались. Великолепие весны, ее ароматы, возбуждающее влияние теплого солнца, чистый воздух… вселяли в меня новое томление. Я ощущала острое беспокойство, смутные и бессильные желания. Мне представлялось, что я могла бы вновь пережить чувство любви! Вторая молодость, еще сильнее, еще горячее, чем первая, будоражила мое существо. В состоянии перемежающегося с вожделением страха я растрачивала свои силы, как только они возвращались ко мне. Я мечтала об объятиях неведомого демона; я чувствовала, как его горячее дыхание жжет мне грудь; я вонзала ногти в свои плечи, а мне казалось, что это его зубы. Я призывала наслаждение даже ценой вечного проклятия… Когда наступал день, я была разбита от усталости и бледна, как рассветное небо… Я пыталась облегчить свое сердце криками боли и гнева…

Потрясенная головокружительным крахом своих надежд, которые слишком высоко занесло ее воображение, Лелия перестает любить своего первого любовника; ее единственной мыслью, единственным правилом поведения, единственной целью ее желаний становится решение разделять незнакомое ей счастье, которое так легко дается другим женщинам, — счастье физической любви.

Позволив своим тайным желаниям стремиться к призракам, мне случалось иногда, во сне, догонять их на лету и властно требовать у них если не счастья, то хотя бы недолгого волнения. И так как это тайное распутство никого не затрагивало… я прибегала к нему без угрызений совести. Я была неверной в своем воображении не только человеку, которого я любила, но каждое утро я была неверной тому, кого полюбила накануне…

Дон-Жуан идет от женщины к женщине, потому что ни одна из тысячи и трех женщина не дала ему счастья; Лелия шла от мужчины к мужчине, потому что ни один из них не доставил ей даже удовольствия. Роман доказывает, что на рассудок автора, наконец, пролился свет и что Жорж к тридцати годам стала ясно анализировать себя. Состоялось чтение романа, и Сент-Бёв написал Жорж на следующий же день:

Сент-Бёв — Жорж Санд, 10 марта 1833 года: Сударыня, спешу поделиться с вами, насколько вчерашний вечер и все, что я там слышал, заставило потом меня задуматься; насколько благодаря «Лелии» растет мое восхищение вами и дружба, которую я почувствовал к вам… Широкая публика, требующая в читальном зале, чтобы ей дали какую-нибудь книгу, откажется от этого романа. Но зато он будет высоко оценен теми, кто увидит в нем самое живое выражение вечных помыслов человечества… Быть женщиной, еще не достигшей и тридцати лет, по внешнему виду которой даже нельзя понять, когда она успела исследовать такие бездонные глубины; нести это знание в себе, знание, от которого у нас вылезли бы волосы и поседели виски, — нести с легкостью, с непринужденностью, сохраняя такую сдержанность в выражениях, — вот чем прежде всего я любуюсь в вас; право, сударыня, вы чрезвычайно сильная, редкостная натура…

Она ответила на следующий же день, смущенная тем, что она так чудовищно порочна в глазах проницательного читателя, отождествившего ее с Лелией.

Жорж Санд — Сент-Бёву, 11 марта 1833 года: После того что вы прослушали «Лелию», вы высказали мысль, которая причинила мне боль: вы сказали, что вы меня боитесь. Прогоните эту мысль, прошу вас, не смешивайте два понятия: человек и страдание. Вчера вы услышали голос страдания. Примирите меня с богом, вы ведь никогда не перестаете верить в него и так часто молитесь ему… Не обманывайтесь слишком моим дьявольским обличьем; клянусь, что я просто напускаю это на себя… Вы ближе к природе ангелов; протяните же мне руку и не оставляйте меня Сатане…

Это доказывает две вещи; что она плохо знала Сент-Бёва и что мужчины умеют лучше женщин притворяться добродетельными.

В каждой женщине, из любви к любви, втайне живет сводница; женская сущность Сент-Бёва толкала его на сводничество. Жорж Санд, ведя одинокую, свободную жизнь в Париже, не могла так долго оставаться без мужчины. Но найти любовника, который бы подошел к Лелии, было нелегко. У Сент-Бёва появилась странная мысль выставить кандидатуру философа Теодора Жуфруа, с которым он был дружен; Теодор, родившийся в горах Рейнской Юры, голубоглазый, медлительный, задумчивый, был в одно и то же время и суровым и мягким. «Его высокий рост, его простые, открытые манеры, какая-то резкая суровость, которую он еще не сбросил с себя, все в нем обнаруживало нетронутое дитя гор; и он был горд этим; товарищи прозвали его Сикамбр…» Жуфруа успешно защитил в Сорбонне диссертацию на тему «Прекрасное и Возвышенное». Ему, как и госпоже Дюдеван, нравилась высокая поэзия непосредственная и близкая к природе, но мысль о возможности соединения его с Лелией была нелепой, — Лелия пресытилась бы им мгновенно. Однако Жорж, считавшая Сент-Бёва своим духовником, ответила смиренным тоном: