Михаил Ходорковский - Тюрьма и воля

Но правда — другая, что бы ни говорили теперь участники «шашлычной встречи», как вы ее называете [99]. Некоторые участники этой встречи адресуют мне упреки, что я принял правила игры, предложенные Путиным, а потом их нарушил.

Во-первых, конечно, никакого разговора о прекращении «лоббизма» не было и быть не могло, поскольку это не просто нормальная практика, а один из структурообразующих элементов нынешнего строя. Во-вторых, конечно, не было никаких договоренностей о неподдержке тех или иных политических партий. Это — часть лоббизма. Причем в руках Кремля достаточно инструментов для «контроля». Недаром весь список из около 80 депутатов, поддерживаемых бизнесом (которых приписали мне, но, конечно, это был общий список всех компаний, поэтому они после моего ареста в большинстве своем прошли в Думу), был у Суркова. В-третьих, не было никаких договоренностей о личном неучастии в политике. Дураку ясно, какой у нас «электоральный потенциал». То есть об этом даже не говорили.

О чем говорили и что серьезно: неучастие в политике компаний. Вот это действительно серьезно. Именно такую игру «красных директоров» ломали в ходе залоговых аукционов 1995–1996 годов. Даже одна компания масштаба ЮКОСа была способна, начав в удачный момент действовать, серьезно, подкосить рейтинг. Например, мы ведем поставки нефтепродуктов в 60 регионов, из них в 20–25 являемся региональными монополистами. Забросить нефтепродукты из других регионов в достаточном количестве либо вообще невозможно, либо требует нескольких недель. Все понятно? А уж моногорода… Их у одного ЮКОСа было 20!

И именно в этом отношении мы дали обещание, причем не потому, что испугались, а поскольку так правильно. Вопросы жизнеобеспечения не должны становиться разменной картой в политической игре (хотя часто становятся). Я свое обещание выполнил. Даже после ареста. Может быть, не из-за Путина, а из-за своих сотрудников и их семей, но выполнил. Хотя искушение было, и мне предлагали.

Теперь по поводу так называемого «олигархического колхоза». Он никогда не формировался для взятия власти. И не было у него никогда государственной власти. Политологи сами себя запутали ложным термином «олигархи». Если кто и мог быть отнесен к этой категории, то, возможно, Березовский. Остальных, и меня в том числе, интересовали промышленность, бизнес, а не государственная власть. Наши службы безопасности, которые в досужих представлениях выросли до «частных армий», на самом деле не просто были «заточены» в своей «силовой» части под решение весьма простых, утилитарных задач охраны объектов, они еще и состояли в основном из бывших и действующих (работающих по контракту) сотрудников правоохранительных органов, что делало их заведомо непригодными для любого конфликта с правящей бюрократией.

Бизнес склонен не воевать, а приспосабливаться.

Я — особый случай. Меня не просто достали, а ударили жестко и по больному — арестовали друга. И то я не стал воевать, а искал компромисс, пока это было возможно. И лишь исчерпав все возможности — уперся. В нормальной ситуации такого бы не произошло.

Вы усматриваете какое-то мое «выпадение из общего строя». Что, по-вашему, говорит в пользу такого предположения? Наша публичная работа с правительством и Государственной думой по отраслевой проблематике? Образовательные и гуманитарные проекты, которые мы начали и поддерживали: «Федерация интернет-образования», «Новая цивилизация», «Школа публичной политики», «Клуб региональных журналистов»? Что-то еще? Помощь НТВ?

Я видел, куда мы идем, мы — страна, и считал, что ситуацию можно если не переломить, то хотя бы смягчить. Задачу, конечно, ставил — переломить. Для этого необходимо было работать с общественным мнением. Мы пытались. Рассчитывали на понимание и поддержку.

Такое понимание и поддержка были. И внутри бизнес-сообщества (сейчас позволю себе назвать, по понятным причинам, только Каху Бендукидзе), и в политическом истеблишменте (тоже по понятным причинам, назову только бывшего премьер-министра Михаила Касьянова и главу администрации президента Александра Волошина).

Была мощная «оппонирующая сила», представлял ее Игорь Сечин. К слову, оппоненты выбирали направление для удара из нескольких компаний. Однако 19 февраля они сильно напряглись и сделали выбор. А дальше поступки диктовала логика борьбы и одинаковый для Сечина и Путина постулат: «своих» не сдаем.

Замечу, до августа 2003 года я дрался не против Путина, а за выбор и Путина, и общества. И лишь в августе понял: Путин свой выбор сделал.

Так что я и не герой, и не «отморозок», а командный игрок, чья команда проиграла. На этом этапе. Дальше — обычная «Византия», корыстные интересы кучи мелких тварей, решивших «нажиться». В общем, будни авторитарного режима.

Почему я вообще занялся этими проектами? А я вообще такой — «идейный», и команда у меня «идейная». И всегда таким был. Только в тени команды Бориса Ельцина это было незаметно, а на фоне команды Путина — весьма контрастно.

Несомненно, «договориться» было можно. Более того, конкретно это предлагали достаточно «уважаемые» и «авторитетные» люди.

Что было бы ценой такой договоренности? Возможно, даже удалось бы сохранить за собой компанию (хотя теперь уже не уверен). «Договориться» — значит платить взятки, причем, с учетом изменившихся правил, взятки в конкретные, личные карманы. Платить в таких масштабах, которые невозможно скрыть от акционеров, банков и т. п.

Не думаю, что выглядит слишком удивительной моя попытка на начальном этапе противостоять такому вектору. До ареста Платона. После ареста, когда стало ясно: что бы ни говорили — его не выпустят, он — заложник, возможность для компромисса с этой частью Кремля исчезла. Было очевидно: кому-то придется уйти. «Ушли» меня.

Вот вы говорите о «страховке» путем экспансии «за рубеж» [100]. Конечно, страховка, но бизнес-страховка! Страховка против чрезмерного повышения налогов, против высокой стоимости лицензий, но не против силового беспредела!

Нельзя путать два этих типа рисков. Против одного национальная компания может защищаться путем диверсификации. Против другого — заведомо нет! Если ты не веришь в страну — продавай бизнес, уходи и уезжай. Ничего другого человечеством для бизнесменов не придумано.

Борьба на силовой арене — совершенно иная профессия.

Лоббирование своих интересов — для бизнеса нормально. Силовое противостояние — нет. Нужны другие люди, другие договоренности, другой образ мышления, наконец. Иное — досужие выдумки детективщиков или экстраполяция XV–XVII веков на XX–XXI. В общем, изменение правил игры с «парламентских» на «силовые» стало реальной неожиданностью.