Михаил Ходорковский - Тюрьма и воля

Мы виделись с Мишей 19 октября в «Кораллово», был день рождения созданного им лицея. Я туда привез Починка (в то время министр труда и социального развития. — НГ ). Починок тогда сказал, что не известно еще, что ему завтра скажет Путин по поводу этого его визита к вам. Но все же приехал. Еще не так сильно все боялись. Мы говорили с Мишей о возможном отъезде его личного помощника. Ходорковский считал, что ему необязательно уезжать. Мы уже знали, что парня поставили на прослушку, и он правда боялся. Ходорковский в результате согласился, и помощник улетел на Кипр, а оттуда в Лондон.

Мне кажется, что все это время, вплоть до ареста, у нас всех была какая-то надежда, что обойдется. Изнутри ситуация не казалась такой уж беспросветной: с нами общались министры и чиновники, приветливо встречались губернаторы. Правда, за два дня до ареста от Суркова окольными путями пришла информация, что губернаторам запретили с нами общаться. С другой стороны, за пару дней до отъезда в эту последнюю поездку к Ходорковскому заезжал Волошин, и расстались они вроде бы вполне оптимистично.

20 октября мы вместе улетели в Мордовию. Потом он полетел дальше. Мне показалось, что он не был уверен, что арест неминуем. Помню, я спросил его, каковы у нас шансы на позитивное разрешение всей этой ситуации. Он ответил: «15 %. Если будем работать как сумасшедшие, то эта вероятность удвоится». Напомнил русскую историю: что да, новгородцы изгнали князя (в 1136 году новгородцы изгнали князя Всеволода Мстиславовича. — НГ ), но во всех остальных случаях государство побеждало.

Когда он уезжал в эту последнюю поездку, было понятно, что это опасная игра, но мы привыкли ему верить, а он говорил, что так надо. Он или не думал, что так все произойдет, или думал, но не хотел пугать. Вообще, в какой-то момент Ходорковский прекратил коллективные обсуждения ситуации, у каждого был свой сектор работы и общая трепология не приветствовалась. Может быть, поэтому я не вполне был готов к такому варианту событий — к его аресту.

На следующий день после ареста я встретился с Романом Абрамовичем, владельцем «Сибнефти». Он только прилетел из Лондона. Я поехал к нему. Хотел понять, как они в «Сибнефти» оценивают ситуацию, что это все такое и что они собираются делать. Напомню, что к этому моменту мы были практически одной компанией и у нас были общие интересы. Мы вместе вели переговоры о слиянии с Chevron. У меня не было никаких мыслей о возможной двойной игре со стороны Абрамовича. Плюс по условиям договора с «Сибнефтью» за разрыв сделки была предусмотрена неустойка в $1 млрд. Это серьезно.

К Абрамовичу тогда же приехал Леша Венедиктов. Он рассказывал о том, что происходит. Меня удивило: как будто отчитывался начальнику. Потом мы переговорили вдвоем. Абрамович сказал: «Я съезжу в Кремль. Разберусь». Он так и не отзвонил.

Логично предположить, что после ареста «группа в гражданском» пришла с обыском домой. Но нет. Никогда — ни до, ни во время, ни после ареста, ни по сей день — дома у Ходорковского не было ни одного обыска. Ощущение, что решение об аресте принималось в последний момент, как-то спонтанно, импульсивно даже. Ходорковский забыл при аресте в самолете портфель, который потом попросил адвоката забрать. О’кей, но если организуется целая операция с полетом через полстраны спецназа ФСБ и прочими признаками охоты на особо опасного преступника, то уж как-нибудь портфель с документами-то прихватите. Может быть, там важные доказательства его вины, в этом портфеле. Или такие доказательства могли оказаться у него дома. Теоретически. Какие-то записи или документы…

Сам факт, что Ходорковский, уезжая, оставил дома все так, как было, говорит, скорее, о том, что он до конца не верил в возможность ареста. Но он утверждает, что это не так.

МБХ:Я мало сомневался в реальной возможности ареста, однако мои представления о судебной системе были наивными. Имея опыт сотен арбитражных процессов, мне казалось, что я понимал возможную степень «прогиба» судей под влиянием «телефонного права».

Да, все, что можно истолковать в пользу «работодателя», все будет истолковано, но пойти прямо вразрез с законом? С таким я лично в арбитражных судах не сталкивался («дело ЮКОСа» было позже).

Поэтому мои предположения строились на возможности держать меня в тюрьме путем бесконечного следствия.

Мы предполагали и два года, и пять. Иллюзий повтора «дела Гусинского» не было. На нем власть слишком обожглась.

Команда для моей замены была подобрана и уже прошла стажировку (Стивен Тиди и Брюс Мизамор).

Вероятность отъема у нас ЮКОСа мы рассматривали как реальную, а вот разгром компании предвидеть не могли, поскольку он не ложился не только в рамки закона, но и в обычную логику прагматичного «государственника».

Однако привычка страховаться, к с частью, не подвела. После моего ареста дальнейшие шаги менеджмента были точными и соответствующими ситуации, тем более что международная практика существует.

Российские власти реализовали достаточно обычную для стран третьего мира модель. Реакция западных стран также была прогнозируемой и стандартной.

Единственный выбор возник у менеджмента после ареста всех счетов (в начале 2004 года) — останавливать производство или продолжать работу. Было принято решение не вовлекать в противостояние персонал компании, привязанный к своим «моногородам».

Вскоре после ареста Платона Лебедева я сделала интервью с Борисом Березовским, уже осевшим в Лондоне. Он предсказывал, что Ходорковского ждет аналогичная судьба, то есть политэмигранта (не угадал), и что компанию у него заберут (угадал). Ходорковский встретился со мной после этого интервью. Он был так зол, что говорил почти шепотом. По-моему, его бесила каждая фраза этого интервью. Я вспомнила рассказы его коллег: шеф всегда понижает голос, когда сердится.

— Неужели вы думаете, я отдам им компанию?

— Нет, не думаю. Я думаю, у вас ее заберут без спроса.

Сейчас Ходорковский говорит иначе.

МБХ:В то, что компанию могут забрать, я верил с того самого февральского заседания, где я выступил от РСПП с докладом о коррупции.

Может быть, и тогда, во время нашей встречи в центральном офисе ЮКОСа, он так думал, но вслух этого не произнес. Он на минуту задумался и сказал:

— Вы когда-то дали мне совет: не доверяйте Путину.

Действительно, после многочасового интервью с Путиным в феврале 2000 года и выхода книги «От первого лица» [14] Геворкян Н., Тимакова Н., Колесников А. От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным. — М.: Вагриус, 2000. Книга вышла незадолго до избрания Путина президентом России. мы встречались с Ходорковским и Невзлиным, и они расспрашивали о моих впечатлениях о Путине. Я, в частности, ответила, что никогда не принимала бы то, что он говорит, за чистую монету. Путин слишком хорошо владел профессиональной способностью располагать к себе собеседника и подстраиваться под то, что этот собеседник хотел услышать, чтобы ему можно было безоговорочно доверять.