Георгий Иванов - Проза из периодических изданий. 15 писем к И.К. Мартыновскому-Опишне

Он махнул рукой и хотел что-то прибавить, но вдруг съежился и отошел в сторону. На нас пристально смотрела издали хозяйка дома. Все морщинки вокруг ее глаз и рта сияли истинной теософской просветленной кротостью. Но сами глаза смотрели холодно, неприятно и в высшей степени выразительно.

Осматривая прекрасную выставку русской живописи в залах рижского городского музея, я думал о странном явлении, наблюдающемся теперь в среде молодых эмигрантских художников.

В Париже русских художников очень много. Из этой молодежи, попавшей в эмиграцию детьми или подростками, уже выдвинулось несколько интересных имен, возбуждающих большие надежды. И все эти художники, не переставая считать себя русскими, говоря на русском языке, читая русские книги — как один, поголовно, отрицают русскую живопись, считают ее как бы несуществующей.

Недавно журнал «Числа» произвел среди них анкету на тему: «Есть ли русская школа живописи»? [109] См.: Числа (Париж). 1931. № 5. С. 290–292. Уже самый факт постановки такого вопроса достаточно красноречив. Но совсем поразительно то единодушие, с которым в ответах повторялось: Нет, нет, нет. Никто даже не попытался сделать хоть какой-нибудь оговорки.

Если бы молодые художники отрицали какую-нибудь часть русской школы живописи, например, вчерашний ее день — это было бы понятно. То, что происходит теперь, коренным образом разнится от обычного спора отцов и детей или консерваторов или модернистов. Молодые парижские художники просто-напросто не желают знать никакого русского искусства, отрицают всю русскую живопись как таковую и откровенно говорят, что в русских музеях, если они и станут им доступными, им нечего смотреть.

Есть одно обстоятельство, странным образом никем не отмеченное за все пятнадцать лет сидения русской культуры «на реках вавилонских». Между тем, оно важно и характерно.

Сколько было за эти пятнадцать лет написано статей и книг о русском прошлом, сколько речей было произнесено в «дни русской культуры» и в другие дни о русской поэзии, музыке, науке, армии, законодательстве, самодержавии, революции — словом о всем, что составляло русскую жизнь. Даже несуществующая в природе русская философия была не забыта. Но никто никогда не упомянул сколько-нибудь подробно, сколько-нибудь в соответствии с важностью темы — о русской живописи.

Вот на днях вся зарубежная Россия чествовала «Современные записки». Чествовала горячо и по заслугам. Нельзя спорить — что культурное значение этого журнала огромно и что редакция его делает все, чтобы сохранить, отразить, отобразить духовную сущность России во всей ее полноте. Перелистайте, однако, приложенный к 50-й юбилейной книжке алфавитный указатель с 1926 по 1932 г. [110] См.: Современные записки (Париж). 1932. Кн. L. . В 33 книжках журнала, вышедших в это время (что составляет 17.000 страниц убористой печати), есть только одна заметка, посвященная живописи — да и то живописи… монпарнасской [111] См.: Вейдле В. Монпарнасские мечтания // Современные записки (Париж). 1932. Кн. XLVII. С. 457–467. .

Мне возразят, что «Совр<���еменные> Записки» журнал общественно-литературный, что, скажем, и о русской музыке они не помещают статей. Я и не собираюсь «Совр<���еменные> Записки» упрекать. Я только на их примере хочу показать, как в расчеты даже самые тщательные по охране и утверждению русской культуры не входит малейшая мысль о русской живописи. И на что русской музыке, например, страницы «Совр<���еменных> Записок», когда каждый день любая радиостанция утверждает ее всемирное торжество. Живопись же из всех русских достояний находится в положении наиболее печальном. Она вся осталась «там», с физическим телом России. На выставках, подобной рижской, при всем ее очаровании, — собираются только клочки, обрывки, намеки. Да и такие выставки величайшая редкость. Казалось бы прямой наш долг постоянно напоминать о русской живописи, изучать ее, говорить о ней…

Вместо этого — молчание. Журналы, газеты, ораторы и все мы зарубежные русские без исключения только продолжаем в этом случае то, что «не нами заведено» и вероятно не нами кончится: полное равнодушие русских к творчеству художника.

Когда, как по мановению волшебной палочки возникло в России «из ничего» великое национальное творчество, сразу же как-то само собой определилось какое из искусств будет любимцем и какое пасынком. Много горя, несправедливостей, жестокостей, унижений выпало на долю русской литературы. Но на одно она пожаловаться никогда не могла. Самого тяжкого испытания, которое может выпасть на долю свободного творчества — невнимания — русские писатели никогда не знали.

Напротив. Каждый из них, как бы в награду за другие, серьезные стороны писательской жизни получал от России избыток интереса, приток внимания. Часто это было совсем и не по заслугам, давалось авансом. Писатель в России мог быть нищ, голоден, ссылаем в Сибирь, как Достоевский, разжалываем в солдаты, как Полежаев, но если у него был талант, — он не мог сомневаться, что он будет услышан, читаем, любим. Если запретят книгу, найдутся тысячи рук, чтобы переписать ее и распространить в списках, если его сошлют, — найдутся пути для общения с читателем и из ссылки. Что-что, а завоевывать читателя русскому литератору не приходилось. Тот был сам собой заранее завоеван, насторожен, готов слушать писателя, верить ему, учиться у него. И вот, рядом с литературой другое, такое же казалось бы высокое искусство, такое же могучее «средство воздействия» на душу человеческую — живопись…

…В 1858 году, летом в Петербург возвращался художник Александр Иванов. Свыше двадцати лет он проработал в Риме над картиной «Явление Христа народу». Возвращался он в Россию, по его собственным словам, «с ужасом и отвращением»: он знал, как расценивается там «кровь и душа живописца, положенные на краски».

В Риме, тогдашнем центре мировой живописи «толпы стояли» перед помещением, где «Явление Христа народу» было выставлено. Но в Петербурге Иванов встретил ледяное равнодушие к своему двадцатилетнему труду, стоившему ему здоровья, потери душевного равновесия и даже зрения, — он полуослеп над работой.

А. Иванов был гений. «Явление Христа народу» такой же шедевр великого искусства, как «Бесы» или «Война и мир». Многие ли из русских культурных людей отдают себе в этом отчет, я не знаю. Зато знаю на опыте, что в журналах, газетах, речах ораторов и лекциях профессоров за десять лет моего зарубежного житья имени Александра Иванова я не встречал и не слышал. И это не столько их вина, сколько отражение в эмигрантском зеркале все того же исконного русского равнодушия к холсту и краскам, сколько бы «крови и души» ни было замешано в них.