Рита Марли - «No Woman No Cry»: Моя жизнь с Бобом Марли

Когда я пришла с этим письмом к тетушке, она просто сказала: «Я должна была так поступить». К тому времени она уже развелась с мистером Бриттоном, а я стала приносить в семью деньги, которые получала в студии и выступая с «The Soulettes». Папа все еще жил в Лондоне, играя на саксофоне и зарабатывая на жизнь, чем придется. Он сошелся с Альмой Джонс, ямайской женщиной, с которой ему предстояла долгая совместная жизнь и которая позднее была очень добра ко мне в трудную минуту. Их брак принес им двоих детей, моих сестру Маргарет и брата Джорджа. Одним словом, в тот момент папа меньше всего нуждался в строптивой девятнадцатилетней дочери, которую нужно было опекать. Тетушка оценила ситуацию и больше ни словом не обмолвилась о том, чтобы отправить меня к отцу.

Уэсли, который всегда жил с нами, стал уже взрослым молодым человеком и, когда Боб уехал в Делавэр, поступил на работу в полицию. Полицейские на Ямайке не сидят на одном месте, а попеременно работают в разных районах, поэтому мой брат проводил большую часть времени в различных полицейских общежитиях и приезжал домой только по выходным и праздникам. Он являлся домой в форме, при полном параде, и весь город тут же начинал об этом говорить, потому что — ах, дядя Уэсли полицейский! (В начале шестидесятых полицейский был важным человеком.) Как и в моем случае, людей восхищали его ровные белые зубы. Всегда улыбающийся, обаятельный и обходительный, он получил у местных прозвище «Мистер Зубы» — определенно «мистер», потому что после тетушкиного развода он стал главой семейства. И он серьезно отнесся к этой роли, как я потом смогла убедиться.

Через месяц после отъезда Боба мы узнали, что Ямайку должен посетить с визитом Хайле Селассие. К тому моменту, когда колеса его самолета коснулись ямайской земли 21 апреля 1966 года, огромная толпа — больше ста тысяч человек — собралась вблизи аэропорта. Большинство этих людей были раста или сторонники других афроцен тричных групп. Из-за скопления народа я не могла пробраться дальше дороги в аэропорт, поэтому остановилась и стала ждать, пока мимо проедет кортеж. Боб не хотел, чтобы я ходила, но я сказала, что все равно пойду. Все были на улице, курили и радовались — в воздухе было разлито чувство свободы, свободы для черных, как будто мечты о черном верховенстве наконец сбылись.

Я смотрела то на одну машину, то на другую, и наконец я увидела его — маленького человека в военной форме и фуражке. Раста веруют, что тот, кто видит черного царя, на самом деле видит Бога. Поэтому, когда кортеж проезжал совсем близко, я спросила себя: «И этого человека они считают Богом? Они сошли с ума!» Глядя на него, я просто не могла в это поверить. Маленький человечек в мундире. Все очень прозаично. Одной рукой он махал из стороны в сторону. И я подумала: «Боже праведный, разве это то, о чем я читала? Покажи мне, правда ли то, что пишут об этом человеке, дай мне знак, чтобы я могла увидеть, чтобы моя вера могла на что-то опереться».

И только я подумала, что моя молитва не действует, Хайле Селассие повернулся в мою сторону и помахал. И что-то в середине его ладони поразило меня — я увидела черное пятно. И я сказала себе: «О Господи, в Библии говорится, что когда вы увидите Его, то узнаете Его по следам от гвоздей на ладонях!» Большинство людей считают, что я сочиняю, но я говорю правду, это на самом деле произошло. Возможно, конечно, что сознание определяет бытие, но я искала что-то, на что положиться. И оно пришло.

Я закричала:

— О мой Бог! — и отправилась домой, крича и пританцовывая.

Тетушка всполошилась:

— Боже милосердный, теперь она точно рехнулась!

Шел дождь, и я вся промокла, но мне было все равно.

Тетушка думала, что дела мои плохи, однако для меня это было пробуждением. Мне помахал император!

Как только я вошла в свою комнату, я тут же начала писать письмо: «Милый Робби, я только что вернулась домой, клянусь, я видела Его Величество!» И я описала всю картину — толпу; людей, бьющих в барабаны на улице, курящих траву, и полиция никого не трогала! Какой исторический день для Ямайки! А что до того, что именно я увидела, — никто у меня этого не отнимет!

Но Боб ответил мне: «Милая Рита, я получил твое письмо, пожалуйста, остынь и никуда больше не ходи. Не ходи ни к кому курить, оставайся дома, читай и заботься о ребенке!»

Первые дни после того, как Боб уехал в Делавэр, я была опустошена и совершенно потеряна. «Что это было? — спрашивала я себя беспрестанно. — Два дня назад мы поженились, были без ума от любви, и теперь его нет рядом?» Мысленно — а иногда и вслух — я пела все любовные песни, которые знала, но они непременно превращались в песни об одиночестве и о том, как я тоскую по Бобу. Но в то же время мне приходилось напоминать себе, что, во-первых, я теперь замужняя женщина, и во-вторых, мой муж уехал искать работу, а у меня есть ребенок, о котором надо заботиться. Все это возвращало меня в отправную точку, где я находилась до замужества: надо было определиться, идти ли мне работать медсестрой или продолжать петь. Ночи напролет я лежала с открытыми глазами, пытаясь принять решение. Найти уже работу? Или все-таки остаться с Питером и Банни и другими на «Studio One»? Дрим — он же Вижен, как его теперь называли, — всегда был рядом и готов продолжать, «The Soulettes» все еще пользовались популярностью, и мы решили, что сможем продержаться. Если я, конечно, решусь. Мы сохраняли связи со студией, и Коксон продолжал приглашать нас петь на бэк-вокале для разных групп — мне вспоминаются Делрой Уилсон, «Lord Creator», Тони Грегори и кое-какие еще.

Боб, похоже, не хотел, чтобы я продолжала ходить в студию. «Сиди дома и заботься о ребенке», — писал он. Всегда одно и то же, «оставайся дома» — он никогда не говорил «поищи работу», хотя и знал, что мне нужно откуда-то брать деньги. Мы писали друг другу практически каждый день. Письма получались и отправлялись, и если почтальон проходил мимо нашей калитки, не останавливаясь, то у меня опускалось сердце — потому что я ждала нового письма каждый день, не важно, получила ли я предыдущее вчера или позавчера. Но несмотря на постоянные советы оставаться дома и заботиться о Шэрон, мы с Дримом ходили в студию по первому приглашению — записывать бэк-вокал для Питера и Банни, или еще кого-нибудь, с кем Коксон в тот момент работал.

Тем не менее, хоть я и была занята, а письма Боба поддерживали мой боевой дух, иногда я чувствовала себя одинокой и потерянной после записи в студии и уже не чаяла увидеть своего мужа. Тоскуя по нему — по его голосу, его музыке, по его всему-всему, — я шла домой и спрашивала себя, когда же мне можно будет поехать в Америку. Я не думала о том, что Боб вернется домой, нет, я думала о том, как я поеду к нему. Эта разлука была для меня серьезным испытанием. Я была сильной молодой женщиной, да, но и меня расстраивало, если иногда кто-нибудь говорил мне: «Я слышал, что ты вышла за Робби, а где он?» Одна из его прежних подружек, некая Черри, даже подошла ко мне, чтобы сообщить: «Это был мой парень!» Мне пришлось все это вытерпеть, а его даже не было рядом, чтобы защитить меня. К счастью, Банни сказал этой Черри, чтобы она отвязалась, иначе Боб прибьет ее, когда вернется.