Игорь Крупеников - Вильямс

Но далеко не все почвоведы, даже бывшие близкими учениками Докучаева, шли по стопам своего учителя, то-есть дорогой Вильямса. Отход многих учеников Докучаева от его заветов начался сразу же после его смерти. Ученики не поняли у Докучаева самого главного: они не заметили у Докучаева его учения о преобразовании природы на благо человека. В 1903 году вышел специальный номер журнала «Почвоведение», посвященный памяти Докучаева. Во многих статьях этого журнала говорилось о Докучаеве — создателе почвоведения, геологе, ботанике-географе. Но никто ни словом не обмолвился о Докучаевском плане переделки природы наших степей, о его знаменитой книге «Наши степи прежде и теперь». Почти никто не заметил учения Докучаева о роли биологических факторов в развитии почв. Постепенно отход многих докучаевцев от Докучаева становился все более и более заметным. Биологией почвы не занимались, докучаевские идеи о преобразовании природы, о переделке почв не развивали. Почвоведение все больше и больше сил отводило географическому изучению почв отдаленных районов Сибири и Туркестана для выявления новых земельных фондов, необходимых для переселения крестьян: царское правительство видело в этом выход из того тупика, в который зашло сельское хозяйство страны.

Вильямс не отрицал крупного значения широкого исследования почв России, но для него это исследование не было самоцелью, а давало материал для установления генезиса почв и выработки мер по их переделке.

В период между двумя революциями Вильямс продолжал напряженную работу по изучению почв России. Самому ему, больному и чрезвычайно перегруженному работами в институте, было не так просто совершать длительные путешествия по стране. Но теперь он гораздо шире мог опираться на своих учеников и сотрудников.

Недостаточно хорошо зная природные условия и почвы наших пустынных областей Средней Азии, Вильямс стремился восполнить этот пробел. В 1908 году он отправляет своего ассистента А. Е. Любченко на исследование почв закаспийских Кара-Кумов с целью расширения в этом районе хлопководства.

Заботливо снаряжал профессор своего помощника в дальнюю поездку. А. Е. Любченко глубоко изучил литературу, освещающую природу и условия сельского хозяйства Средней Азии.

В обработке большого материала, привезенного А. Е. Любченко, Вильямс принял самое деятельное участие: он просмотрел образцы, многие из них лично проанализировал, отобрал все ценное для музея, а в книге «Кара-Кумская степь», подводящей итоги экспедиции, написал специальную главу «Кара-Кумские почвы».

Говоря о почвах южной части Кара-Кумов, тяготеющей к Мервскому оазису, Вильямс главной особенностью этих почв считал «отсутствие в них какого бы то ни было намека на комковатое строение».

«Строго говоря, — продолжал Вильямс, — это даже не почвы, в обычном смысле этого слова, не почвы, являющиеся… продуктом взаимного совместного воздействия на материнскую породу как мертвых минеральных процессов выветривания, так и живых биохимических агентов почвообразования». Здешние почвы, как установил Вильямс, были бесструктурны, накопление органического вещества в них шло слабо, а сгорание его было быстрым. Почвы имели слабую водопроницаемость и нередко были сильно засолены.

Выводы, к которым пришел ученый при изучении почв Средней Азии, помогли ему в дальнейшем разработать основы земледелия на орошаемых землях.

Для расширения объема научно-исследовательских работ и подготовки себе «смены» Вильямс оставляет при своей кафедре несколько своих учеников.

Учитель выставил перед ними ряд жестких требований, обязательных для оставления при кафедре.

Один из них — Б. П. Серебряков — много лет спустя, когда он уже стал профессором, вспоминал эти требования:

«Первое требование: наука не знает отдыха. Для ученого, говорил нам Василий Робертович, отдых — «это перемена работы». Это были не пустые слова, а подлинная действительность… Мы никогда не видели Василия Робертовича без работы Он все время был занят: или приводил в систему и порядок почвенные образцы и монолиты, или просматривал гербарий и семена растений, или работал на своем питомнике, или исследовал органическое вещество лизиметрических вод, или писал какую-нибудь статью. Совершенно исключительное трудолюбие — одна из главнейших отличительных черт В. Р. Вильямса.

Второе требование: наука несовместима с погоней за материальными выгодами…

Третье требование: успех науки требует равноправного участия женщин в научной работе».

Это тоже были не пустые слова. Вильямс широко привлекал женщин к своей научной работе, постоянно оказывая им большую помощь.

Многолетней его сотрудницей и верной помощницей, особенно при изучении перегнойных кислот почвы, была Ксения Ильинична Голенкина; помощницей Вильямса по луговодству и семеноводству с 1911 года стала Надежда Елеазаровна Любченко.

Вильямс всегда стремился способного человека продвигать, ставить его на все более и более ответственную работу. Когда были организованы курсы луговодства, он, не колеблясь, поручает К. И. Голенкиной и H. Е. Любченко преподавать курсантам семеноведение и вести практические занятия по этому предмету. Женщины очень опасались первой встречи со слушателями курсов — это тогда было так необычно: женщины — и вдруг будут учить мужчин. Но Василий Робертович настоял на своем, и он не ошибся: занятия у его помощниц пошли очень успешно. H. E. Любченко вспоминает, что когда у нее возникали какие-нибудь неясности, Вильямс умел разрешать их мгновенно, одно его слово делало понятным все неясное. Но Вильямс отвечал своим помощникам, да и студентам, только на те вопросы, которые действительно были трудными. Если же он считал, что человек может разобраться сам, ответа и разъяснения нечего было и ждать:

— Подумайте сами, это вы должны знать.

Не любил он также «давать указания», особенно работникам, едущим на самостоятельные исследования в поле. Он только говорил, чего он ждет от этой работы.

Б. П. Серебряков вспоминал, как в 1911 году Вильямс отправлял его в первый раз на почвенные исследования в Семипалатинскую область, за 6 тысяч километров от Москвы, на границу с Китаем: «Я должен был быстро собраться и выехать к месту работы. Когда все уже было готово к отъезду, я зашел в лабораторию проститься с Василием Робертовичем. Во время прощания я спросил:

— Василий Робертович, дадите какие-нибудь указания?

— Знаете что, Борис Павлович, — просто и ласково сказал мне Василий Робертович, — если тут (указывая на голову) что-нибудь есть, то никаких указаний не надо. Если тут ничего нет, то никакие указания не помогут».

Вильямс заботливо растил молодые кадры, но обстановка в его лаборатории была не тепличной: каждый должен был работать, не щадя своих сил.