Александр Поповский - Павлов

Уважаемый академик, нобелевский лауреат взялся нарушить сонную одурь собак. В лабораторию водворили граммофон с солидным набором пластинок. Концертные выступления певицы Вяльцевой сменялись шуточными исполнениями Бим-Бом, музыка Оффенбаха — рапсодиями Листа. Осторожно нащупывались реакции слушателей; определялось, что ближе к собачьему вкусу. Выводы были определены: чтобы изгнать из собаки чувство скуки, одолеть ее сонливость, нужен мир звуков, верней — естественная обстановка животного, не ограниченная рамками лабораторного существования. Вывод характерный и для человека: скука есть сон с открытыми глазами, — тот, кто думает рассеять ее лишь внешним разнообразием, достигнет немногого…

Ученому пришлось на том успокоиться, отложить на время надежды понять механизм скуки.

— Счастливый случай, — утешал он себя, — помогает тому, кто делает все, чтобы на него наткнуться.

Правда, время не ждет, жизнь уходит, он уже не молод, в шестьдесят пять лет легче нажить склероз, чем добиться успехов в работе, но до смерти еще далеко, он просто ее не предвидит…

Счастливый случай пришел не один, он принес ответ на сомнения двадцатилетней давности.

Был 1915 год — второй год войны. Комнаты института пустовали, сотрудников услали на фронт, и только немногие после дежурств в лазаретах забегали сюда, чтобы проделать опыт, другой и исчезнуть. Ученый целыми днями бродил по лаборатории, проводил дни в кабинете и думал. Так он однажды совершенно случайно набрел на странное зрелище. В одной из комнат сотрудников, повиснув в лямках станка, глубоко спала собака. Экспериментатора не было. Служительница будила животное, тормошила его, но сон был глубокий, скованное тело не трогалось с места.

— Вставай, чучело! — сердилась работница. — Чорт ленивый! Ну же!..

Она поднимала собаку, ставила ее на ноги, а та висла в ремнях, как полумертвая.

— Не больна ли она? — задумался над необычным явлением ученый.

— С чего ей болеть! — махнула работница рукой. — Каждый день одно и то же: ведешь ее к станку, скачет, как ошалелая, поставишь на место, чуть отвернулась, — спит. Палкой не разбудишь… Вот и теперь. Ассистент позвонил по телефону и велел приготовить собаку. Он чуть задержался, а она, сами видите, спит.

Ученый уже не слушал ее. Он забыл о чае, разогретом на газовой горелке, о недочитанной рукописи, ожидающей его. Все растворилось пред неожиданным видением спящей собаки.

«Что, если дать ей поесть? — явилась вдруг мысль. — Поставить корм перед ней… Проснется ли собака? Пройдет ли ее оцепенение?»

Пища не оказала никакого действия: собака и рта не раскрыла, мышцы животного были точно парализованы.

— Позвольте… позвольте, я сейчас соображу, — наводил ученый порядок среди собственных мыслей. — Постойте-ка, погодите, — это требует объяснения. Что нам известно? Отсутствие раздражения вызывает сонливость. Правильно, согласен. Но чтобы сама обстановка стала источником сна… Впрочем, постойте, бывает и так. Погодите. Ясное дело, бывает… Один вид привычной постели действует так же на человека…

Служительница слушала его бормотание и тревожно поглядывала на дверь. Она предвидела бурю и пыталась ее отвести, предупредить ассистента о грозящей ему неприятности.

Неизбежное свершилось, опоздавший сотрудник предстал пред шефом.

— Манкируете, милостивый государь! Собаку изводите! — приветствовал его ученый.

Упрек был из сложных, он одинаково относился к настоящему случаю и к давно прошедшим.

Однажды у ассистента погибла собака. На вскрытии обнаружилась печальная картина — глубокое истощение животного. На долю сотрудника в ту пору выпало много горьких минут. События нынешнего дня дали повод ученому для воспоминаний.

— Ламарк из вас не выйдет, — сурово пророчил он провинившемуся, — не ослепнете от напряженного труда. Позвольте мне вам дать дружеский совет…

Недобрый взгляд голубых глаз и не очень любезная улыбка предвещали мало хорошего.

— Самое важное в каждом деле, — советовал академик ассистенту, — пересилить момент, когда вам не хочется работать. Потом будет легче. Не поддавайтесь искушению манкировать обязанностями.

Теперь они могут говорить о другом.

— Разбудите собаку, дайте ей повозиться и поставьте в станок на две минуты.

Разбуженную собаку, веселую и свежую, поставили в ремни, и через две минуты пустили в ход механизм временной связи. Зазвенел звонок, и появилась пища. Слюна не показалась, но корм собака съела. Ее оставили без опытов на десять минут. Она стояла неподвижно и дремала. Слюна выделялась, но пищу собака не принимала. Наконец ее оставили на полчаса, и она уснула, повиснув на ремнях.

«Собака цепенеет, — напряженно раздумывал Павлов, — рефлексы исчезают, она не управляет своей мускулатурой… Что это такое? Слюна обильна течет, a животное не ест, оно не может взять пищу. Похоже на то, что встречается у людей. Вы спрашиваете у человека или заказываете ему что-нибудь, он вас понимает, но не может изменить положение тела, хотя бы и хотел… Знакомая картина гипнотизма… Субъект лишен средств управлять собой. Так вот оно что такое гипнотизм! Частичный сон».

Чай и книги в тот день долго ждали ученого, он не выходил из лаборатории, оставаясь все время у станка.

«Совершенно ясно, — убеждал он себя, — мы нашли средство управлять механизмом того, что известно под названием сна, давать его дозами, вызывать лишь частично: минутами, секундами в гипнотической форме. Наблюдать, как сон разливается в коре, задерживая деятельность слюнной железы, затем двигательной сферы, спускаясь все ниже по мозговому стволу и парализуя скелетно-мышечную мускулатуру. Дозировать сон! Вот он где, ключ!»

Безудержно спит животное, лишенное коры мозга, засыпает собака после долгих повторений условного раздражителя. Как ни заманчив мясо-сухарный порошок, как ни безобиден огонек на стене или стук метронома, многократное повторение усвоенной связи вызывает сон.

— Как вы думаете, — спросил ученый ассистента: — что такое сон?

Он не расслышал ответа и не ждал его. Кроме него самого, никто не разрешит эту задачу.

— Начинать надо сначала, — решает Павлов, — с профессора Штрюмпеля, именно с него…

Удивительная память! В шестьдесят пять лет она славно еще служит ему. Ничего, он еще поскрипит, и записная книжка не скоро понадобится.

Итак, с немецкого профессора Штрюмпеля. У знаменитого клинициста в Эрлангене был больной с глубоко поврежденной нервной системой. Из всех доступных человеку восприятий у него уцелели зрительное и частично слуховое. Чувствительность кожи, обоняние, вкус отсутствовали. Едва этому больному закрывали глаза и ухо — его единственные окна во внешний мир, — он впадал в глубокий сон.