Михаил Задорнов - Записки усталого романтика

В один из свободных от музеев дней, будучи на Синае, я решил отправиться с англоязычным арабом-проводником в глубь пустыни до бедуинского поселения. Предстояло качаться на корабле-верблюде около десяти километров.

Вела мой корабль под уздцы девочка-арабка лет десяти с фигурой щепки. Необычайно подвижная, бойкая, босоногая. Лепешки грязи на ступнях защищали ее ноги от горячего песка, а заодно и от скорпионов не хуже, чем мозоли защищают ноги верблюда.

Верблюд ее слушался, и было странно, как такой большой слушается такую маленькую. По ее знаку он приседал, она заскакивала на него с разбега, даже скорее взлетала на его горбы, и окриком, понятным только им обоим, мигом пускала его рысцой. Этим полетом невозможно было не любоваться. В белой арабской накидке она летела по пустыне, как чайка летит над морем. По-английски она уже знала все слова, связанные с деньгами. Естественно, умела пересчитывать по-английски, прямо при клиенте. Мне не хотелось портить возникший у меня образ чайки. Поэтому через своего проводника я постарался объяснить девочке, что если она не будет меня отвлекать от созерцания пустыни своим попрошайничеством, то в конце путешествия я дам ей хорошую премию, и не только ей, но и ее верблюду лично в зубы.

Она обрадованно замолчала минут на пять, и мы лениво поползли по пустыне между барханов.

Я помню это многочасовое путешествие! Небо над нами было высокое, как лоб мудреца с мелкими морщинками перистых облаков. Темные, похожие на грозовые тучи, горы со всех сторон у горизонта окаймляли пустыню, как бы брали ее в кольцо. И все эти горные цепи были похожи в профиль на лежащие у горизонта мумии, которые смотрят в небо с надеждой, что их когда-нибудь оживят.

Если бы мы шли на корабле, а не на верблюде, если бы это была не пустыня, а море, то моряки сказали бы, что наступил полный штиль. Закатное солнце забрало жару с собой за горы. Взамен жары пустыня наполнилась умиротворенностью и равновесием. Песочные волны замерли. Коршун завис в полете. Небо и пустыня, как две чаши весов, уравновешивали друг друга в абсолютном спокойствии. Верблюды ступали осторожно, как на цыпочках, словно боялись нарушить это равновесие. И не верилось, что Земля сейчас кружится и летит в Космосе!

Но! В отличие от меня, моей маленькой проводнице вся эта гармония спокойствия была так же в тягость, как для меня жившие когда-то в квартире этажом выше алкоголики-меломаны, которые под музыку падали по ночам на пол вместе с мебелью.

Уже минут через десять после моей просьбы не трогать меня и не дергать за ногу она начала дергать за ногу моего проводника, чтобы тот обратился ко мне: можно ли ей поговорить со мной если не о деньгах, то хотя бы о жизни. Потому что молчать она не может. Тем более когда впереди ее ожидает такая радость, как премия для ее верблюда. К тому же в бедуинском поселке ее прозвище Радио.

За время нашего путешествия я узнал по Радио все новости их нелегкой бедуинской жизни. У ее отца 300 верблюдов, и всем нечего есть. В школу отец ее не пускает – нечего, говорит, зря тратить время. Надо работать. Он хочет купить еще 300 верблюдов. Им тоже будет нечего есть. Никто из ее сестер не умеет так зарабатывать, как она, несмотря на то что они старше. Но они-то не Радио. А с туристами молчать нельзя, тогда туристы вообще денег не дадут. Я спросил у Радио:

– Может, тебе дают деньги, чтобы ты помолчала?

Радио в ответ хихикнула, как бы согласилась с тем, что я разгадал ее хитрость. Причем тут же похвасталась тем, что, во-первых, в этом году ей удалось заработать как никогда. Во-вторых, еще я ей дам премию. В-третьих – самое главное, – ей скоро исполнится одиннадцать лет, и в школу идти не надо.

– Похоже, – закончила, – жизнь начинает складываться.

Интересно, что мой переводчик-араб, переводя ее слова, явно гордился, что такая маленькая умеет так находчиво выкачивать деньги из туристов, или, как сказали бы у нас, «разводить» клиентов. Он считал это достоинством своей нации. Спасительным задатком подрастающего поколения.

В общем, весь этот арабский «табор» вскоре довел меня до того, что мне искренне стало жаль тех израильтян, которые пытаются договориться со своими соседями. Невозможно по-хорошему решить ни один вопрос с тем, кто принимает твое желание договориться за слабость.

Ни в одной стране я не чувствовал себя постоянно столь растерянным. Когда раздражался, впадал в истерику, сам начинал кричать на приставал, на меня смотрели как на врага всего египетского народа. А когда сдавался – ну, по женской логике, легче согласиться, чем объяснить мужику причину отказа, и когда покупал очередную дикарскую погремушку у очередного торговца, чувствовал себя сильно разведенной простоквашей.

Понимаю, по большому счету я не прав. В любой стране есть свои халявщики, но есть и ученые, врачи, артисты, писатели...

Но лично я после многочисленных поездок по Израилю и путешествия по Египту при слове «араб» вижу теперь лавочника с бусами посреди пустыни, рядом с грустным, недоедающим и облезлым, словно побитым молью верблюдом, у которого не осталось сил даже на то, чтобы прилично кого-то оплевать. А рядом транспарант с надписью на английском (я такой действительно видел): «Кто хочет сфотографироваться с верблюдом, подойти к верблюду и спросить фотографа».

Надо признаться, что я готовился к путешествию в Египет как бывший добротный советский студент, впервые выезжающий за границу, которому необходимо сперва пройти партком, профком и сдать экзамены на знание страны назначения самому страшному «кому» – комиссии ветеранов.

Помню, когда я впервые выезжал с группой студентов МАИ в Польшу, меня спрашивали всерьез на райкоме партии, какие удои молока давала средняя польская корова в 39-м году на душу населения. И, что самое удивительное, кажется, я ответил правильно на этот вопрос!

Конечно, сегодня об этом смешно вспоминать. Но в те годы бронированного советского занавеса благодаря первым поездкам за границу, ради которых мы были готовы на все, я узнал, какой по счету американский самолет сбили вьетнамские зенитчики из Узбекистана, какую внеплановую лабуду собрали с близлежащих болот румынские беспризорники к двадцатому съезду партии и сколько пар могилевской обуви 46-го размера было поставлено голодающим детям Парагвая. Хотя я не понимаю до сих пор, зачем голодающим детям Парагвая понадобилась наша обувь.

Перед поездкой в Венгрию на Совете районных ветеранов мне удалось навечно, бесповоротно заклеймить позором оппортунистический Китай, который, поссорившись с Советским Союзом, перестал закупать противозачаточные нашей баковской фабрики резиновых изделий и переписал заказ на Венгрию. Венгрия напряглась и выпустила за год противозачаточных на все пять миллиардов китайской популяции. Однако Китай вскоре обиделся и на Венгрию за ее послушание советскому режиму и отказался от заказа. Таким образом, благодаря верности нам население Венгрии оказалось обеспеченным противозачаточными на четыреста пятьдесят лет вперед! Если, конечно, каждый венгр будет использовать в день по три пачки.