Джон Мэн - Иоганн Гутенберг

Ударная обработка металлов – основа технологии изготовления штампов. На гравюре XVIII века видно, что со времен Гутенберга технология изменилась не сильно.

Это действительно искусство в миниатюре, сравнимое с нанесением китайскими гениями текста на зерна риса. Стальная стружка, срезаемая таким методом, имеет толщину не более 0,01 миллиметра – это ширина точки на матричном принтере с разрешением 6,25 миллиона точек на квадратный дюйм. Для сравнения: в первых матричных принтерах разрешение составляло от 90 до 120 тысяч точек на квадратный дюйм.

В современных лазерных принтерах разрешение составляет 750 тысяч точек на квадратный дюйм (измеряется в размерах гранул тонера, а не в точках, как раньше, но терминология осталась прежней). Теперь вспомним, что эти крохотные частички стали имели толщину не более 0,01 миллиметра; они могут быть еще меньше и составлять 0,1 от этой величины, то есть иметь толщину всего в 1 микрон (0,001 миллиметра, или 0,025 дюйма). В результате приходим к поразительному выводу: Иоганн Гутенберг с самого раннего детства находился среди людей, которые могли выгравировать букву на стали, размер которой был как минимум в шесть, а может быть, и в 60 раз меньше разрешения современного лазерного принтера, – и это как раз в то время, когда король Сигизмунд предоставил Майнцу право чеканить имперские монеты, что повлекло за собой рост спроса на разработку новых изображений и новых пунсонов.

А сам ли Гутенберг проделывал всю эту работу? Неизвестно. Свидетельства за то десятилетие как в поддержку, так и в опровержение данной гипотезы отсутствуют. Единственное, что мы можем сказать с уверенностью, так это то, что Гутенберг был знаком с теми, кто умел это делать, причем именно тогда, когда, похоже, спрос на это ремесло резко возрос.

Гутенберг с раннего детства находился среди людей, которые могли выгравировать букву на стали.

Майнц неумолимо приближался к банкротству после ряда финансовых кризисов, из которых город то и дело приходилось выводить на протяжении еще 26 лет. Причем аналогичная картина периодически повторялась: городской совет, в котором преобладали члены гильдий, пытался повысить налоги, после чего патриции скрывались в сельской местности, аннуитеты урезались, выплаты в счет погашения долгов уменьшались, кредиторы не давали займов, архиепископ спасал город, не забывая при этом сохранить за собой многовековые привилегии. В 1430 году архиепископ стал посредником в заключении мира; при этом были сформулированы запутанные положения закона о количестве заместителей мэров и казначеев, а также о том, у кого должны быть дубликаты ключей от городской казны. Майнц даже обещал иммигрантам освобождение от налогов сроком на 10 лет. Ни один из этих шагов не пошел на пользу. В 1438 году долг города составил 373 тысячи гульденов – сумма, достаточная для того, чтобы скупить все дома в городе. Напряженность нарастала и впоследствии, к концу жизни Гутенберга, привела к началу войны.

Старший брат Иоганна, Фриле, вернулся со своей семьей, чтобы выплатить налоги и со временем войти в новое руководство в качестве одного из трех заместителей мэра города. Но сам Иоганн, похоже, был одним из тех, кто без энтузиазма воспринял новый общественный порядок, поскольку, вероятно, не мог себе представить, чем он будет зарабатывать на жизнь. Один из аннуитетов Иоганна уменьшился вполовину, что снизило его доходы с 23 до 10 гульденов – этой суммы было достаточно лишь для того, чтобы сводить концы с концами всего несколько месяцев в году. Гутенберг был бы не против выбить из городского чиновника, некоего Никлауса фон Вёрштадта, обещание выплачивать аннуитеты при любых обстоятельствах; на самом деле тот даже дал ему личные гарантии на случай невозможности платежа.

Представьте себе молодого человека, которого на каждом шагу подстерегают опасности: «черная смерть» на фоне развала общества, угроза гражданского неповиновения, лишение статуса патриция, который мог бы значительно улучшить его жизнь. Гутенбергу было почти 30 лет, он был холост, умен, хорошо образован и (как показала его дальнейшая карьера) целеустремлен. Тем не менее в течение 10 лет, даже если он и зарабатывал деньги на мелкие расходы в качестве пунсониста или чеканщика монет, то не сделал ничего заслуживавшего интерес. Единственное документальное свидетельство о Гутенберге на данном жизненном этапе – записи о едва заметных изменениях в суммах его аннуитетов. К 30 годам он вполне мог почувствовать разочарование.

К 30 годам Гутенберг был холост, умен, хорошо образован и, как показала его дальнейшая карьера, целеустремлен.

Приблизительно в 1429 году Гутенберг, похоже, принял решение, возможно, под влиянием зашедших в тупик переговоров, окончательно поссоривших представителей гильдий и патрициев. На момент соглашения о примирении наш герой числился как непроживающий, и архиепископ, выступавший посредником в этих переговорах, дал Гутенбергу возможность вернуться. Но тот отказался и исчез из всех письменных документов Майнца на последующие 20 лет. Похоже, он покинул это место, как бросают плохую работу. Но, каковы бы ни были причины, Гутенберг, скорее всего, отправился попытать счастья в более стабильном и благополучном городе.

Гутенберг, скорее всего, отправился попытать счастья в более стабильном и благополучном городе.

В начале 1434 года Гутенберг поселился в Страсбурге, который находился в двух днях пути вверх по реке от Майнца и был намного привлекательнее родного города будущего изобретателя. В Страсбурге были те же проблемы, что и в Майнце, там тоже творились беспорядки, но местный архиепископ не имел права выбора, и представителям гильдий было легче завоевать власть. Это был очаровательный, привлекательный и роскошный город-государство, через который протекала река Илль. Она омывала центральный остров Страсбурга, благодаря чему 25 тысяч его обитателей имели выход к Рейну, в который Илль впадает в нескольких километрах к востоку. Страсбургский собор, шедевр готической архитектуры, строительство которого к тому времени длилось в течение вот уже 150 лет, только что обрел свое окно-розу, до сих пор считающееся одним из шедевров западного искусства. Первая из двух его башен, исчезая в ажурных узорах, почти достигла своей наивысшей точки – 142 метров в высоту. Каменные купеческие дома теснились в узких улочках и на берегах реки, где два крана обслуживали небольшие грузовые баржи. Этот город, должно быть, казался Гутенбергу подходящим местом для реализации его таинственных замыслов.