Дневник библиотекаря Хильдегарт

Кто из вас не смотрел этот фильм в детстве, тот наверняка посмотрел сейчас – благодаря Вилли Вонке. (http://willie-wonka.livejournal.com/303901.html#cutid1)

Сказать, что её анализ образа герцога Маликорна в исполнении Лемке – блестящ, значит, не сказать ничего. В одном лишь не могу с ней согласиться. Она полагает, что горб не является для герцога серьёзной жизненной проблемой – он-де вовсе и не думает об этом своём физическом недостатке, занятый куда более важными вещами. Я же, как мне кажется, и тогда видела, что единственная важная вещь, которая по-настоящему интересует герцога - это он сам. Именно поэтому для него ОЧЕНЬ важно, что он горбат. И как раз по тому, как он всячески избегает разговоров на эту тему, как намеренно игнорирует, оставляет безнаказанными постоянные бестактности Клик-Кляка, очень хорошо видно, что они очень даже болезненно его задевают. Достаточно посмотреть, как леденеет, застывает его и без того принуждённая любезная улыбка, едва только в речах Клик-Кляка проскакивает этот самый злосчастный «горб». И с каким трудом, с какой мукой выталкивает он из себя это: «Ненавидит? – ненавидит, потому что я горбат!». Что из того, что эти злоба и мука замаскированы кривляньем и шутовским самоунижением? – от этого они выглядят только страшнее и ярче. Разумеется, эта слабость не мешает герцогу быть «человеком деятельным, находчивым, бесстрашным и адски умным», как об этом пишет Вилли Вонка. И его поведение в темнице, наедине с Караколем – сцена, которая привела бы в восторге Ивана Грозного, обожавшего, если верить беллетристике, разыгрывать подобные спектакли перед теми, кого он через часок-другой собирался сварить живьём или посадить на кол. Но если бы не пресловутая эта слабость, то становится не совсем понятно: чего он так прицепился к Караколю? Чем обусловлено столь длительное их противостояние? Тем, что Караколь – мятежник? Да раздавить его, как муху, и дело с концом! Тем, что Караколя любит Вероника? Да пусть себе любит на здоровье, всё равно замуж-то она выйдет за него, за герцога. А вот то, что Караколь – счастливый горбун, а он, герцог де Маликорн – хоть и сильный, и умный, и адски хитрый, и совершенно самодостаточный, но всё-таки – несчастливый горбун… вот с этим смириться невозможно. И глядя на то, как герцог смеётся над Караколем в тюрьме, я отчётливо поняла: он и не смирится. Пусть в моральном отношении победа за Караколем, но во всех остальных отношениях – победит герцог. Такой не может не победить.

И то, что я увидела дальше, совершенно подтвердило мои наихудшие опасения. Сражённый ударом меча Караколя, герцог повисает на полотнищах, но при этом на нём нет ни капли крови, и лицо его с закрытыми глазами так же спокойно и ядовито-иронично, как и всегда. И я поняла: конечно, он притворяется. И дальше: откуда-то из ниоткуда нарочито медленно, противно и страшно летит стрела. И вонзается в горб Караколя. Глубоко вонзается, без дураков. И он падает. Дым летит по ветру, и слышен злорадный вопль: «Умер! Умер проклятый метельщик!» Кто это кричит? Конечно, герцог. Кто же ещё? Сам-то он и не думал умирать, и не умрёт он никогда. А умер – Караколь. Он лежит на камнях с неподвижным мёртвым лицом, и Вероника оплакивает его, и дым летит по ветру. И уже ничего не поправишь.

Самое поразительное, что тогда, во время того первого просмотра, я не поняла и не увидела, что Караколь воскрес, лишился горба, победил врагов и женился на Веронике. Ничего этого я не увидела, клянусь. Надо сказать, отчасти в этом есть и вина режиссёра. Если в пьесе Габбе Караколя воскрешают с помощью волшебного меча Гильома, то в фильме происходит нечто непонятное. Тень Караколя медленно встаёт на фоне стены и пытается погладить себя по спине. Горба нет. Но нет и Караколя. Есть только тень. Тень Караколя явилась из царства мёртвых, чтобы покарать злодеев, а затем вернуться туда, где ей и положено быть. Именно так всё и выглядело в моём тогдашнем представлении. А финальный свадебный пир, происходящий за закрытыми дверями, тоже воспринимался мною как выдумка и фикция. Мальчик наблюдает за происходящим через щёлку и время от времени докладывает о том, что видит, своим приятелям. Конечно, он врёт, с тоской и мукой думала я. Врёт, нет там никакой свадьбы. Он просто так успокаивает своих друзей. И нас, зрителей, заодно. Но нас-то, зрителей, не проведёшь…

Я вышла из кинотеатра потрясённая, гордая и зарёванная. Родители были в недоумении, так и не догадавшись о причине моих слёз. А года через три я увидела этот фильм по телевизору и с огромным облегчением и с не менее огромным разочарованием узнала, что у него все-таки благополучный финал.

— Ну вот, ты всё «святой Антоний» да «святой Антоний»… Нет, я ваших святых тоже очень уважаю, ты не думай. Но наши, между прочим, ничуть не хуже. Как будто только святой Антоний может мотор у машины заглушить! Наши тоже могут, запросто…главное - попросить как следует. Вот – святитель Николай, например…

— Николай Мирликийский? Так он такой же наш, как и ваш. Ну, в смысле, общий.

— Он у вас тоже в Святцах есть? Здорово. Нет, правда, это очень приятно. Хочешь, я тебе расскажу, как он меня спас? Ну, не то чтобы совсем уж спас, но здорово выручил. Ой, это такая история была – просто вообще… В общем, это было… не помню, в каком году, но я ещё замужем не была. Так получилось, что я поехала автостопом в Туву, на этнический фестиваль. Я тогда горловым пением пробовала заниматься, ну… вот и поехала.

— А в церковном хоре ты уже пела тогда?

— Конечно, пела. Мне кажется, я, сколько себя помню, всегда там пела.

— И отец Василий отпустил тебя в Туву?

— Отпустил. Правда, загрустил немножко. Говорит – вот, весь левый хор разъехался, кто куда, остаюсь я один с этими крокодилицами. А это он про правый хор. Потому что там бабушки такие пели серьёзные, не дай Бог… ничего им поперёк не скажи, всё всегда сами лучше батюшки знают, и отца Василья они всё время поедом ели. Ну, ладно. Я, значит, рюкзачок свой собрала и поехала. Сперва на поезде до Иркутска… ох, и до-олго… а дальше автостопом…

Она сидит на низенькой скамейке возле окна, подшивает вручную пододеяльник; на щеках у неё – коричневые тени от ресниц, на плечах – белый платок с кистями; клетчатая ковбойка заправлена в длинную чёрную юбку с лохматыми оборками. Как от архангела Майкла в известном фильме, от неё всегда пахнет уютом, детством и тёплым печеньем, и вся она, маленькая, кругловатая, с курносым веснушчатым лицом, модным щетинистым ёжиком на голове и грациозной неуклюжестью в движениях напоминает серьёзного плюшевого медведя. Невозможно представить себе её стоящей на обочине какого-то дикого таёжного шоссе и голосующей проезжающим мимо дальнобойщикам.