Дневник библиотекаря Хильдегарт

По пути на работу стоять на пешеходном переходе рядом со спящим регулировщиком, перебирать зёрнышки Розария и, глядя на безостановочный поток машин, думать о бесконечности и величии Космоса и об Ангеле с огненным мечом в чёрно-белую полоску.

Вечером, за двадцать минут до закрытия зала, наблюдать за тем, как студенты наконец-то открывают книги и, высунув языки, начинают водить пальцами по строчкам. Любоваться тем, как преображаются их лица, становясь одухотворёнными и сосредоточенными, как у первоклассников.

После работы заглянуть на полчасика в «Шоколадницу», выйти оттуда, отдуваясь, облизываясь и глядя на луну зелёными нахальными глазами. Потом зайти в аптеку, купить батончик мюсли – сырую овсяную крупу, склеенную клубничной жевательной резинкой – и идти к метро, увязая в нём зубами и горделиво думая о том, как же всё-таки хорошо соблюдать диету.

Ночью лежать под ледяной форточкой, слушать песни дворовых котов, скрип снега и перебранку звёзд и мечтать о том, как весело я проведу время в следующее полнолуние.

Засыпая, делать вид, что не слышу, как Собака тихо вспрыгивает ко мне на кровать, забирается под одеяло и укрывается на ночь моим хвостом.

Судя по всему, был конец мая. Потому что весь задний двор был усыпан клочьями тополиного пуха и молодыми одуванчиками, а ближе к дому, в огороженном подобии палисадника, цвела сирень. Эти одуванчики и эту сирень я помню особенно отчётливо, потому что в тот день, томясь покоем и одиночеством, я обрывала цветы и делала из них «секретики»: перекладывала их фольгой от шоколада и обрывками серпантина, закрывала сверху зелёным бутылочным стёклышком и засыпала тонким слоем грунта.

— Привет, - дружелюбно сказал мне большой Сашка из одиннадцатой квартиры. – Дурью маешься?

— А тебе какое дело? – так же дружелюбно отозвалась я, разворачиваясь так, чтобы заслонить от него свои клады. – Давай, гуляй отсюда, а?

— Да ладно, не обижайся, - сказал мне Сашка, дружелюбие которого начало приобретать уже какие-то пугающие размеры. – Ты…это… вот чего… Тебе сейчас всё равно ведь делать не фига, как я понимаю. Ты… ну, короче, не хочешь у нас немножко трупом побыть?

— Чего-о? – Я поднялась с корточек и на всякий случай приметила краем глаза путь к отступлению через сиреневые кусты. – Дурак, что ли? Каким ещё трупом?

— Мы играем, - объяснил Сашка. – Я Шерлок Холмс, понятно?

— Нет, - сказала я.

— А, ну да, ты же ещё маленькая, - спохватился Сашка.

— Сам ты маленький! Я первый класс закончила, к твоему сведению.

— Ну, да. Я и говорю… В общем, Шерлок Холмс – это такой сыщик, понятно?

Я хмуро кивнула и сказала, что понятно. Хотя на самом деле со словом «сыщик» в моём представлении было связано только зубастое чудовище в клетчатых штанах из второй серии «Бременских музыкантов».

— Ну, вот, - обрадовался Сашка. – Я сыщик и должен расследовать убийство. Убита молодая прекрасная леди. Ну, в смысле, девушка.

— Молодая и прекрасная? – заинтересовалась я.

— Вот именно, - подтвердил Сашка. – И Шерлок Холмс должен найти убийцу. На самом деле он уже знает, кто убийца… это, конечно, профессор Мориарти… Но всё равно – знать мало. Профессора Мориарти же надо ещё и поймать.

Всё перепуталось в моей голове. До сих пор я думала, что профессор – это очень приличный, хотя и довольно беспомощный в быту человек, который, как правило, занят только своими научными изысканиями. Изредка его, правда, насильно вывозят куда-нибудь в Южную Африку, берут там в плен, продают в рабство, но он и в этих тяжёлых обстоятельствах остаётся верным себе и продолжает интересоваться исключительно положением небесных светил или видами редких насекомых. Но то, что профессор в некоторых случаях может быть и безжалостным убийцей - это было для меня новостью.

— Короче говоря, - вдохновляясь, пояснял мне Сашка, - ты будешь лежать на траве, вся в крови…

— В какой ещё крови? – встревожилась я.

— Я помаду губную водой развёл, очень натурально выглядит. Ты не бойся, она хорошо отмывается.

Идея с помадой мне не очень понравилась, но делать было нечего.

— Ладно. Только платье, чур, не пачкать. И лежать в траве я тоже не собираюсь. В траве холодно, можно простудиться. И бабушка из окна может увидеть.

— Ну… можно и не на траве, - согласился Сашка. Он был на всё согласен, лишь бы не упускать такой чудесный труп. – Мы могли обнаружить твоё тело на скамейке. Ты сядешь вон туда, на скамейку, откинешься на спинку… Можешь закрыть глаза, а можешь не закрывать – трупы бывают и с открытыми глазами. Главное – не двигайся. Просто сиди и молчи.

— Просто сидеть и молчать скучно, - вздохнула я.

— Я понимаю, - посочувствовал Сашка. – Но что делать? Труп обязан молчать и не двигаться, на то он и труп. Но это же недолго. Я всё быстренько расследую, а потом – иди себе спокойно, ковыряйся в своих грядках. Ну, чего, согласна?

— Ладно. – Я ещё раз вздохнула, вытерла о платье ладони, испачканные землёй и травяным соком, и пошла к скамейке.

Не помню, как меня мазали помадой, не помню, что говорил Шерлок Холмс своему другу доктору Уотсону над моим трупом (именно Уотсону, поскольку фильм «Шерлок Холмс и доктор Ватсон» тогда ещё, кажется, не вышел на экраны). Но хорошо помню, что в глубине души я была польщена тем, что большие ребята взяли-таки меня в свою игру. Пусть бессловесным трупом – неважно. К любой роли, какой был они ни была, надо относиться серьёзно. И я добросовестно таращила неподвижные глаза в небо и старалась дышать как можно незаметнее, пока Шерлок Холмс бегал вокруг скамейки с лупой, а доктор Уотсон бегал за ним и отпускал глубокомысленные замечания. А потом они оба куда-то убежали, оставив меня на скамейке и не дав никаких указаний по поводу того, что же мне делать дальше. Очевидно, игра ещё продолжалась, и я ещё могла им понадобиться в качестве мёртвого тела. И я осталась сидеть на скамейке.

Сидеть неподвижно было совсем не трудно и не так уж скучно, как я думала вначале. Наоборот – я как-то на удивление быстро свыклась со своим новым состоянием и уже смотрела на мир, как сквозь прозрачное, но непробиваемое стекло. Мир был по одну сторону этого стекла, а я – по другую. Какие-то малыши в панамках возились и дрались в песочнице, бабушки сидели на другой скамейке, напротив моей, и со вкусом перемывали кому-то кости, кот тайком рыл себе ямку в песке, чтобы туда пописать, цвели одуванчики, мурлыкали и стонали голуби… Но всё это было где-то там. Отдельно от меня. Как на экране в кинотеатре. Я больше не могла присоединиться ко всему этому, как бы мне ни хотелось. Я была НЕ ЗДЕСЬ, хотя всё отчётливо видела и понимала. Более того: я всех их видела, а они меня – нет.