Дневник библиотекаря Хильдегарт

Шар света, загоревшийся перед моим внутренним взором, был не такой уж большой. Откровенно говоря, он был совсем маленький. Мелкий такой, тускленький, поганый жёлтый шарик, болтающийся на облепленном снегом проводе. Снег валил частой мокрой сеткой, превращался возле самой земли в грязный ледяной дождь и тихо, злорадно шлёпал по чёрным бездонным лужам. Слиться со светом уличного фонаря я не успела – он хихикнул и потух, как только я попыталась это сделать. И я осталась посреди непроглядной, залитой дождём улицы и, сцепив зубы, принялась сливаться с пузырящейся вокруг ледяной жижей. Впереди меня шёл дождь, посреди него шёл мокрый горбатый пёс и встряхивал ушами, за ним шёл мокрый горбатый мужик на костылях, и я с гордостью подумала, что какой-нибудь Пазолини отдал бы полжизни за такую изумительную сцену, а я могу видеть это бесплатно и беспрепятственно хоть каждый день – даже не закрывая глаз…

— Вам тепло. Вам хорошо. Вы видите свет. Вы – часть этого света. Он впереди вас и позади вас. Вот он расширяется… расширяется…. и из него выходите – вы сами. Но вы – это уже не вы. Вы – некое животное… рыба… птица.. зверь… я не знаю, кто именно. Только не воображайте себе это животное. Дождитесь, пока оно само к вам выйдет из этого света. И тогда вы поймёте, что оно – это вы….

Я вздохнула и стала дожидаться морскую свинку.

Я привыкла, что ко мне в основном выходят морские свинки. Или, в крайнем случае, капибары. Толстые, добродушные и истеричные. Глуповатые, но очень красивые. Я давно имею дело с морскими свинками и знаю, что я – такая же свинка. Ленивая, безобидная, пугливая, настырная и задумчивая. Иногда я, правда, вижу себя в виде козы, но это в те минуты, когда мне хочется себя подбодрить… Я послушно расслабилась, зажмурилась покрепче… дождь тем временем прекратился, и осень немножко отмоталась назад, к началу, к ещё не остывшей земле, голубому небу и палым листьям.

И вдруг – я не поверила своим закрытым глазам! По этой самой земле и палым листьям на меня выползла змея.

Какая там змея! Змеища.

Шикарного асфальтово-серого цвета с острым синеватым отливом. Я таких и не видела никогда.

Земля была, кстати, не такая уж тёплая, сыроватая, вспученная множеством мелких, лезущих из-под неё корешков. Я ощущала каждый из этих корешков собственным брюхом, плавно переходящим в ещё более чувствительный хвост, но это была какая-то отстранённая, ничуть не мешающая и не ранящая чувствительность. Я видела подножья травинок возле самого своего лица, я впитывала в себя запах листьев, разрытой почвы и мелких насекомых, воспринимая всё это не как запах, а как нечто иное. Я свивалась кольцами, чувствуя, как сладостно напрягаются и распускаются мышцы, я улыбалась миру нехорошей мечтательной улыбкой, и мир опасливо расступался передо мной и, огладываясь через плечо, удирал в разные стороны… Боже мой, как это было прекрасно! Усталость и раздражительность как рукой сняло. И психолог, вылезшая на пенёк погреться, - красивая, изумрудная, в высокой золочёной коронке,- больше не вызывала во мне отторжения, напротив… Нет, я, конечно, была далека от мысли, но…. И, в конце концов, корону ведь потом можно выплюнуть.

— А теперь – внимание! Открыли глаза! Быстренько, быстренько открыли!

Нет, всё-таки что-что, а шестое чувство у этих психологов развито здорово. Знают, когда вовремя прекратить безобразие.

А с другой стороны – впереди ещё три сеанса. Может, не всё ещё потеряно.

Хочу обрадовать тех, кто принял участие в судьбе Джека. Он же Шарик, он же Малыш, он же Шайтан и Поганая Морда.

Короче, все они НАШЛИСЬ.

Откуда явилось это сокровище, до сих пор непонятно. Вернулся ли он сам или с помощью раскаявшихся похитительниц; был ли всё это время в приюте или просто болтался по улицам, - неизвестно. Не очень похоже, чтобы тут бы замешан приют, потому что вернулся он грязный, исхудавший и без ошейника с биркой, который до его исчезновения всё время был на нём.

Несмотря не всё пережитое, он по-прежнему бодр, нахален, и ничуть не утратил доверия к своим прежним подданным. Юлька сказала про него: «Настоящая мордность». Без сомнения, она хотела сказать «личность», но, судя по всему, в последний момент не решилась применить этот термин к собаке.

Только вот что делать с этой мордностью – непонятно.

Одна пенсионерка из того же подъезда вызвалась с ним гулять. Уверяла, что это нисколько её не затруднит – времени у неё довольно, на здоровье не жалуется, да и Джеку предана всей душой. Но вчера утром он опять носился по двору один…. Оказалось, что на поводке его светлость ходить категорически отказывается (валится на спину, скулит, скандалит и прочее), а без поводка немедленно убегает за тридевять земель в поисках друзей, врагов, женщин, помоек и прочих радостей. И дома не тоже не сидит, хоть плачь. Каждую минуту подбегает к двери, орёт, скулит и просится во двор. Хозяйка уже успела изрядно с ним измучиться, но он не слушается её – не в силу природной злонамеренности, а просто потому, что не привык…. Скажите мне, люди, можно ли домашними средствами, не прибегая к помощи кинолога, приучить взрослого полудикого пса к поводку? И если можно, то как именно?

Одно из самых приятных мест в Москве – это, безусловно, художественный салон на Пятницкой. Волшебная Лавка для постаревших, но так и не повзрослевших девочек вроде меня.

Там за витринными стёклами лежат сокровища последних Каролингов, перемешанные с сокровищами московских Ларьков-В-Переходах, примерно по одинаковой цене, сияющие одинаково неземной красотой и тайной. Гранаты – драконья кровь. Янтарь – застывшие слёзы королевны Юрате. Яшма и малахит – обломки Каменных Цветков, разгроханных Данилой в очередном припадке творческого кризиса. На стенах висит поддельный Шилов кисти Серова и Репина. На полках стоят глиняные коты со светочами в руках и гипсовые ангелы с сосисками в лапах – все похожие друг на друга, как близнецы, и все – индивидуально-авторские. В углу громоздятся китайские вазы эпохи Мин с двуглавыми орлами и портретами Наполеона, а рядом - кузнецовский фарфор, помеченный клеймом “Made in China.” Под потолком висят шерстяные говорящие вороны и молчат. Седой кудрявый продавец сидит на низком табурете и деловито и безрезультатно целуется с коричневой керамической лягушкой.

А ещё там всё время ставят хорошую музыку. Почему-то как правило «Дублинцев». Они как-то особенно прижились и освоились в этом местечке – видимо, потому что сами когда-то являли собой такую же завораживающую смесь волшебства и ширпотреба. А когда я зашла туда на днях, то удивилась. Вместо Ронни Дрю там пел Шаляпин. Настоящий, качественный Шаляпин с очень похожим граммофонным треском, чиханьем, скрипеньем и шипением.