Федор Раззаков - Леонид Филатов: голгофа русского интеллигента

Ю. Любимов: «Я не хочу цитировать „Ревизора“: „Я пригласил вас, господа, чтоб сообщить вам пренеприятное известие – к нам едет тот-то“. К нам никто не едет.

В театре произошло недоразумение. Люди заварили тут интригу, некрасивую, глупую и, в общем, подлую. Потому что чужие документы брать неприлично.

Город Москва и мэр города (тогда им был «демократ» Гавриил Попов. – Ф.Р.) решили новую систему избрать: заключать контракт с руководителем театра. И этот контракт я составил при помощи хороших западных адвокатов (при помощи «хороших западных адвокатов» у нас и Россию разворовали и продолжают воровать. – Ф.Р.), ввиду того, что мы еще только встаем на путь демократии и не готовы к ней. А готовы только устроить не рынок даже – рынок мы еще не умеем делать, как вы видите кругом, – пока ряд людей решили устроить базар в театре. Театр – не то учреждение, где можно устраивать базар. Поэтому я занят, как всегда в трудные минуты этого театра, работой – я приезжаю, репетирую и делаю все возможное, чтобы что-то тут сохранилось в какой-то мере…

Почему я вас побеспокоил, чтоб вы пришли? Значит, вот этот контракт мой с Поповым, мэром города; ряд людей, воспользовавшись тем, что Попов якобы уходит, решили, что самый удобный момент взять почему-то чужой документ, то есть мой. А документ был в сейфе. Он напечатан, для того чтоб быть отвезенным к Попову, для того чтоб Попов его подписал. Никакой документ я ни от кого не скрывал, и зачем его скрывать, когда все равно на него будет мэр ставить печать. Это официальный документ. Значит, один некрасивый поступок – взять этот документ и начать его обсуждать, чужой контракт, что просто неприлично и, в общем-то, подсудно. Если б только я занимался склоками, я просто мог начать судебное дело, взбудоражив неустойчивых людей, – назовем мягко – устроили вот эту скверную истерию, кликушество. Обычное поведение – вывесили какое-то странное объявление, не предупредив меня. Причем эти люди ждали, не появлялись целую неделю, когда я тут работал, хотя я был в театре примерно с полдесятого до двенадцати ночи – они не нашли время прийти ко мне, ни один из них.

В этом контракте были пункты, которые я не собирался ни от кого скрывать, потому что это предложено городом, а не мной. Значит, пункты там такие, которые возмутили коллектив, как выражаются советские люди. Я человек не советский. Я эти слова не понимаю: ни «в принципе», ни «коллектив». Какой тут коллектив! Никакого коллектива никогда не бывает, и его нету. Это выдуманные социалистические бредни, которые привели к развалу страны(выделено мной. – Ф.Р.). Может быть содружество людей, может быть артель, бывает солидарность цеховая. Здесь ее давно нет. Значит, их возмутил тот пункт, что город заключает со мной контракт. Все мои недоразумения с городом выясняет международный суд в Цюрихе. Почему это мною вписано – потому что время столь неспокойное, чем и воспользовались эти негодные люди, они, видно, так рассчитывали: я уеду, Попов уходит в отставку, поэтому тут и удобно все это проделать. И эта новая Доронина и сформулировала все (как мы помним, Татьяна Доронина при разделе МХАТа увела с собой консервативную часть труппы, придерживающуюся социалистических позиций, а не либерально-западных, кои отстаивали Олег Ефремов, Юрий Любимов и иже с ними. – Ф.Р.). И еще вторая подлость – составлен и послан Попову документ, что вот такие-то и такие-то придут к Попову с Николаем Николаевичем (Губенко. – Ф. Р.) и все ему объяснят, что никто тут мне не доверяет. И Попов, конечно, задержал подписание контракта. На что они и рассчитывали. Они рассчитывали, что я не приеду, а там они задержат, и все это безобразие, которое тут происходит, будет долго продолжаться. Но я им приготовил сюрприз на Рождество Христово – приехал, чем их, конечно, и огорчил чрезвычайно. Приехал я и занялся опять работой.

Еще что их возмутило – пункт о приватизации. Да, я должен был внести этот пункт, потому что приватизация все равно будет. И нужно было внести в мой контракт с городом, который опять-таки вас никого не касается, что в случае, если будет приватизация театра, я имею приоритетное право, а я его имею, потому что создавал этот театр и я выносил все тяжести, когда старый театр перестраивал на этот театр. И пока я жив, никто его не перестроит в третий театр. И пусть это знают все господа и дамы. И что бы вы ни голосовали, и что бы вы ни кричали, все равно будет так, как скажу я. Это я могу встать и уйти, пожелав вам здоровья, счастья, успехов, когда отчаюсь до конца и скажу: «Да, я ничего не могу сделать с ним, я бессилен. Пусть придут новые люди, пусть они делают». Вот, в общем-то, и все.

Теперь я готов выслушать вопросы. Потому что все время ко мне приходят и говорят, что в театре происходит что-то непонятное. Вот теперь я и хочу от вас услышать, что непонятно. Когда я репетировал, на каждой репетиции я всем вот это примерно и говорил. Я просто не ожидал, что люди дойдут до того, что возьмут чужой документ и начнут с ним такие манипуляции. Мало того, в какое положение они поставили меня перед мэром города: я, лжец, к нему пришел и ничего не сказал о том, что, оказывается, со мной-то этот театр не хочет работать. А я ему не сказал. Вот и ситуация произошла. Ведь я даже не знал ничего – мне звонит помощник Попова и говорит: «Юрий Петрович, что у вас происходит в театре, зачем вы пригласили прессу в три часа?» Я, как идиот, говорю: «Какую прессу?» – «Да у вас же собрание в три часа!» Кто дал им право вывешивать это объявление? Что это такое творится вообще? Что, вы восприняли все, что творится вокруг, как призыв к анархии и бунту? Или вы присоединяетесь к тем мерзавцам, которые требуют суда над Поповым за то, что он устроил Рождество на Красной площади, что он, видите ли, потревожил останки этих бандитов, фашистов, которые лежат у несчастной Кремлевской стены, реликвии России, где похоронены эти подонки все, мерзавцы, которые разрушили государство?(На мемориале «Кремлевская стена» похоронены 244 человека, среди которых первый космонавт Земли Юрий Гагарин, герои войны Георгий Жуков, Константин Рокоссовский и другие достойные сыны Отечества. Всех их «демократ» Любимов записал в «мерзавцы» и «подонки». Как говорится, комментарии излишни. – Ф.Р.)

Вы решили тут проделать это в этих стенах? Вы прежде меня убейте, а потом творите тут свое безобразие. Вон церковь напротив – кто ее начал восстанавливать? Мы. Потому что я не мог видеть, входя в театр, что пики в небо торчат – мне казалось это кощунством и безобразием. Потом я ходил смотрел, как фрески святых изрубили зубилом варвары, мерзавцы-коммунисты. (Как мы помним, сам Любимов состоял в партии 30 лет, с 1953 года. – Ф.Р.) Они мерзавцы, и, когда я от вас уехал, я сказал публично, при большом скоплении народа: пока эти фашисты правят, моей ноги здесь не будет. Рухнула эта проклятая партия – я приехал, чтоб разбираться тут в делах…»