Федор Раззаков - Леонид Филатов: голгофа русского интеллигента

Когда он (Фетисов. – Ф.Р.) вырвется на денек в Москву, то в монологе матери, вполне бытовом и незначительном, прозвучит нечто настораживающее, заставившее усомниться: а не себя ли в искусстве любит – и страстно – этот до предела закрытый человек? И не безумная ли страсть к успеху, успеху любой ценой, ведет его, определяет его действия, владеет его помыслами?

Разумеется, не просто так ставит Фетисов именно Чехова. Чехов для нас больше, чем писатель, он – нравственная мера. И нам, воспитанным на чеховской этике, на этике великой русской литературы, кажется невозможным, что жажда личного успеха может удовлетворяться с помощью искусства – понятия для нас святого. Мы и сегодня верим в то, что гений и злодейство несовместимы. Да здравствует наш идеализм! Он уникален, этот комплекс, завещанный нам нашей культурной традицией! И не он ли понуждает нас идеализировать таких, как Фетисов, прощая им за талант безнравственные поступки?

Написав все это, я наконец поняла, почему меня раздосадовал открытый финал (напомню, чем заканчивался фильм: Фетисов садился в поезд и вдруг замечал на перроне актеров театра, которые пришли его проводить в тайной надежде на то, что он останется с ними. – Ф.Р.). Душа просила не определенности, нет – отмщения. Потому что Фетисов, в сущности, всех обманул. Если хотите, обокрал. Сотворив радость премьеры, дав труппе вкусить настоящий успех, позарез нужный ему самому, он бросил людей, как плотники бросают гвозди, закончив работу. Можно себе представить, как быстро увянет спектакль без репетиций и каким тяжелым будет похмелье после пиршества…»

Автор этих строк даже не могла себе представить, что они станут пророческими: написанные в начале 1985 года, они предрекут то, что произойдет в стране шесть лет спустя. Если заменить в тексте фамилию «Фетисов» на фамилию «Горбачев», то мы поймем, что я имею в виду. Режиссер пьесы под названием «Перестройка» сорвал овации, поимел кучу наград, причем зарубежных, после чего благополучно свалил, оставив большинство людей, поверивших в него, у разбитого корыта. Как верно сказала критик, бросил будто плотник ненужные гвозди. И похмелье после пиршества и в самом деле оказалось тяжелым. Однако все это придет чуть позже, через несколько лет, а пока страна верит своему режиссеру, как и наш герой, который вскоре станет даже одним из его близких соратников. Но не будем забегать вперед.

Между тем Филатов продолжает сниматься в «Чичерине». До 6 мартадлился первый этап съемок, который проходил в Ленинграде. После чего был сделан недельный перерыв. Затем съемки возобновились, причем группа снова отправилась в экспедицию – на этот раз в Италию ( 17–28 марта). Потом снова была пауза – до 15 апреля, после чего съемки шли два месяца в Москве.

Стоит отметить, что в фильме снималось целое актерское созвездие, причем с некоторыми из них Филатов уже имел счастье работать вместе. Так, заместителя Чичерина Максима Литвинова играл Леонид Броневой, дипломата Красина – Олег Голубицкий (с ним Филатов снимался еще в «Иванцове, Петрове, Сидорове…»), генерала Скопина – Анатолий Ромашин (с ним Филатов снимался в «Успехе»), Локкарта – Альгимантас Масюлис, Ллойд Джорджа – Владислав Стржельчик (с обоими Филатов снимался в «Европейской истории»). Роль матроса Панкина сыграл коллега (теперь бывший) нашего героя по «Таганке» Валерий Золотухин.

Вспоминает оператор фильма Анатолий Мукасей: «По тем съемкам Филатов мне не показался, что называется, легким человеком. Ничего не ест, только кофе и бесконечные сигареты, жесткий, всегда напряженный, когда был в кадре, его раздражал любой посторонний шум. Как только слышал посторонние разговоры, моментально взрывался: „Прекратите болтать, иначе на съемочную площадку больше не выйду!“ Даже на режиссера Зархи повышал голос, если тот пытался на ходу что-то исправить. Говорил: „Александр Григорьевич, замолчите, не мешайте работать. Сниму дубль – потом сделаете поправки“. Леня не был компанейским, дружил очень избирательно. На съемках более-менее сблизился только со мной и с директором картины Эриком Вайсбергом. И только когда мы стали более тесно общаться, я понял, что вся его внешняя жесткость – обманчива. С людьми, которые ему были приятны, Леня становился очень мягким и даже каким-то беззащитным…»

А вот как описывает съемки в этом фильме Т. Воронецкая: «При работе над этой ролью у Леонида возникли непредвиденные трудности, о них вспоминал звукооператор Юрий Рабинович. Чичерин в совершенстве владел многими иностранными языками. Леонид же, как и большинство советских людей, по-настоящему не знал ни одного иностранного языка. Однако благодаря своей памяти и свободному существованию в роли блестяще прочитал речи Чичерина на Генуэзской конференции на итальянском, английском и французском языках. Другим страшным испытанием было исполнение песенки „Веселого птицелова“ Моцарта, которую в фильме Чичерин пел детям. Песня Лене никак не давалась, у него плохой музыкальный слух, а здесь к тому же нужно было петь Моцарта – любимого композитора Чичерина. Репетировал Леонид долго и напряженно, и когда звукорежиссер Юрий Рабинович подошел к нему и дотронулся до его свитера, то даже не сразу понял, в чем дело: было ощущение, что Леонид вылез из воды, – свитер можно было просто выжимать…»

Фильм не был подробной биографией Чичерина, а рассказывал только о нескольких годах жизни и деятельности этого дипломата, относящихся к началу 20-х годов. Это было типичное кино из разряда «ЖЗЛ» («Жизнь замечательных людей»), где главный герой рисовался исключительно в розовых тонах, даже без намека на какие-нибудь не то что пятна, а даже пятнышки. Так, в фильме ни словом не говорилось о конфликте Чичерина с Дзержинским (нарком индел выступал против необоснованных арестов, которые предпринимали чекисты в среде иностранцев), а также о его натянутых отношениях со своим многолетним заместителем (а потом и преемником на посту наркома) Литвиновым, который в приватных разговорах называл Чичерина гомосексуалистом (за то, что тот сторонился женщин и всю жизнь прожил холостяком). Наверняка Филатов знал об этих фактах биографии своего героя, но это нисколько не мешало ему в работе. Он понимал, что играть надо образ-икону, который не должен был выходить за рамки, хоть и нелюбимого им, но обязательного для советского искусства социалистического реализма.

Еще в одном интервью журналу «Советский экран» Филатов так охарактеризовал свое отношение к своему герою: «Георгий Васильевич Чичерин привлекает меня своей высочайшей духовностью, культурой, святостью в служении революции, одержимостью, бесстрашием, точным пониманием времени и его острых задач. С каждым днем я все больше открываю для себя этого поразительного человека, растет актерская и гражданская ответственность за будущий образ».