Федор Раззаков - Леонид Филатов: голгофа русского интеллигента

Фильм начали снимать 6 октября, чтобы успеть отснять уходящую осеннюю натуру. Как вспоминает Э. Рязанов: «Особенность первого месяца съемок заключалась в том, что я лежал в больнице. Помещался я там в трехместной палате. Из двух моих соседей по палате один после тяжелой операции все время ночами стонал, а другой был могучий храпун. Так что ночевать в палате я не мог, ибо был обречен на бессонницу. Поэтому я ездил спать домой. В шесть часов утра я вставал, завтракал, брился и на машине приезжал в больницу. Без десяти восемь я уже лежал в своей койке, переодетый в больничное, с таким видом, будто я провел в палате всю ночь. Начинался врачебный обход, уколы, процедуры. Около десяти часов я быстро переодевался, бежал вниз к машине и ехал на съемку. Там я, преодолевая недомогание и слабость, орал, репетировал, гонял массовку, снимал и около семи вечера возвращался в больницу. Вечером со мной проделывали главную процедуру, в которой и состоял, по сути, смысл лечения, – сеанс в барокамере. Сеанс продолжался около часа. После него надо было обязательно полежать час-полтора. Около одиннадцати вечера я уползал из палаты, залезая на полусогнутых в автомобиль и ехал домой – ночевать. Я падал на кровать, чтобы на следующий день выдержать такую же нагрузку. Съемки проходили и на улицах города, и в интерьерах. Честно говоря, я себя очень преодолевал. Казалось, по субботам и воскресеньям, когда студия не работает, а в больнице не лечат, имелась возможность немножко отдохнуть. Но, к сожалению, я вкалывал и по выходным. Дело в том, что, пока я лежал в Боткинской, телевидение (наконец-то! Прошел ровно год!) разрешило мне делать передачу о Владимире Высоцком. Так что по субботам и воскресеньям я отправлялся на другие съемки – брать интервью у родителей Владимира Семеновича, его коллег по театру, у кинорежиссеров, которые его снимали, у поэтов и других людей, друживших с героем нашей программы…»

Как ни странно, но Рязанов почему-то не обратился за помощью к Леониду Филатову, который много лет работал бок о бок с Высоцким и был под рукой. Или, может быть, такое обращение было, но сам Филатов не захотел участвовать в этом фильме, полагая, что не имеет права примазываться к славе Высоцкого? Если это так, то это делает честь Филатову: в те дни многие люди, которые были знакомы с Высоцким всего лишь шапочно, бросились давать интервью в надежде, что их причислят к стану его друзей. А пристать к этому стану тогда было очень выгодно, поскольку перестроечные власти собирались использовать славу Высоцкого в своих корыстных политических целях.

Между тем почти одновременно с «Флейтой» начались съемки еще одного фильма, в котором был занят Филатов, – «Загон». Это случилось 10 октября, однако наш герой в них занят не был – он включится в съемочный процесс чуть позже. Когда это произойдет, Филатову придется разрываться не только между двумя съемочными площадками, а между двумя странами.

«Загон» снимал режиссер Игорь Гостев, у которого Филатов уже снимался – в «Европейской истории». Как и предыдущая картина, «Загон» был госзаказом, проигнорировать который было никак нельзя: фильм снимался совместно с зарубежными партнерами (с Сирией) и относился к жанру идеологического кино. Речь в нем шла о том, как в одной из развивающихся стран в сотрудничестве с советскими специалистами-геологами было открыто месторождение титановых руд. Узнав об этом, ЦРУ намерено вовлечь страну в сферу американского влияния: разжечь недовольство религиозных общин, организовать студенческие волнения и спровоцировать разрыв дипломатических связей с СССР. В этом фильме Филатову предстояло перевоплотиться в высокопоставленного армейского офицера майора Ассалема Крафта, играющего не последнюю скрипку в политических интригах. Эта роль тоже была из разряда тех, какие Филатову играть еще не приходилось. Правда, на нее он соглашался с меньшим энтузиазмом, чем на роль Теда Стивенса в «Претенденте», где психологизма и авторской мысли было несравнимо больше.

Несмотря на то что фильм «Забытая мелодия для флейты» не относился к госзаказу, однако его можно смело назвать таким же «заказным», как и «Загон». Отличие лишь в том, что лента Рязанова была предназначена для внутреннего пользования, в то время как фильм Игоря Гостева относился к заказам международного значения. В фильме Рязанова подвергалось безжалостному осмеянию племя бюрократов, которое в годы горбачевской перестройки было названо в числе главных тормозов происходивших в стране реформ. Сам Филатов не удержался и в одном из своих тогдашних интервью заметил: «Я бы, честно говоря, высылал бюрократов в специальные резервации – пусть недалеко от городов, пусть с семьями, чтобы они там занимались общественно полезным трудом. Именно полезным…»

В фильме звучали куплеты, которые авторы картины вложили в уста актеров, играющих бюрократов.

С последним нельзя не согласиться. Вот уже 15 лет, как нет Советского Союза, а армия чиновников в России насчитывает вдвое (!) больше «солдат», чем это было при советской власти. Правда, деятели искусства могут быть довольны: сейчас практически ничего не запрещают: снимай, что хочешь, ставь, что душе угодно. Одна беда: свобода есть – шедевров нет. При советской власти, где все «запрещали и душили», они были, причем в огромных количествах, а сегодня – днем с огнем… Хотя многие из тогдашних творцов и по сей день живы-здоровы. Видно, они только в клетке размножаются, а на свободе плодоносить не могут.

Но вернемся к фильму «Забытая мелодия для флейты». По словам самого Рязанова: «В моем фильме Леня согласился играть в первую очередь потому, что им владела та же ненависть, что и мной, к племени бюрократов, которые довели нашу страну до ручки. Это они, люди без стыда и совести, могли ради должности, ради выгод, ради каких-то собственных карьер и набивания карманов продать все и по большому счету, и по всем частностям и отдельностям. Вот эта ненависть объединила нас в этой работе. Как ни странно, в первую очередь нами управляла не художественная, а идеологическая и политическая задача, потому что мы искали портретное сходство, привычки, манеру поведения, потому что мы наблюдали много, очень много. Он и я, каждый из нас, натерпелся, и настрадался, и находился по кабинетам. Мы видели этих равнодушных, якобы интеллигентных держиморд. Вот почему в эту роль Филатов вкладывал не только чисто актерское мастерство, но еще и свою идеологическую страсть.