Наталья Баранская - Странствие бездомных

Печальная картина и поныне бередит мне душу: зачем бросила качалку. Чувствую свою вину — в ней любил сидеть, покачиваясь, отец, с нею любили играть мои дети. А как бы хорошо мне, старой, отдыхать в легком ее колыхании.

Эту фамилию дал моему прадеду Василию Федоровичу его отец; сам он носил другую — Елизаров. Произвольный выбор допускался в духовенстве еще в начале XIX века (об этом уже упоминалось в первой главе). Возможно, Розановым прадед стал при поступлении в Костромскую духовную семинарию. Федор Никитич Елизаров был священником в селе Матвеево, которое сохранило название и даже обозначено на карте Костромской области в Атласе СССР. Вероятно, село было большим и богатым.

В одном из старых документов сохранилось свидетельство об отчем доме прадеда как о «строении, пришедшем в ветхость». Но при жизни отца-священника дом, где родился Василий Федорович, был крепким и вместительным. А при благополучной жизни у матушки-попадьи на подоконниках всенепременно стояли горшки с цветами: с привычной геранью соседствовала, должно быть, более изысканная для сельского дома китайская роза, или попросту «роз а н». Может, этот нарядный цветок и подсказал моим «прапра…» фамилию для сына.

В. В. Розанов, мой двоюродный дед, известный писатель, морщился оттого, что ударение в его фамилии можно поставить на «а», и тогда получалось, что произошла она от «роз а нчика» — сдобной булочки. Может, он не слыхал о цветке розане, именем которого и называлась вкусная сдоба. Василий Васильевич хотел быть Р о зановым, а это уже совсем другой корень — от благороднейшего цветка розы, украшающей парки городов, дворцовые сады и оранжереи.

Мой отец, похоже, происходил именно от благородного цветка с высоким стройным стеблем и нежным ароматным венчиком. Однако о предках своих он ничего не знал и совсем ими не интересовался. Все, что я знаю о Розановых, известно мне благодаря сочинениям писателя и трудам ученых мужей, его изучающих и издающих. Так что низкий поклон и благодарность А. Н. Николюкину и В. Г. Сукачу: мое знакомство с Василием Васильевичем и родом Розановых обеспечено их стараниями и трудами. А мой собственный источник знаний — розановский семейный альбом, унаследованный от тетушки, и рассказы папы о его детстве.

Признаю, что просвещена я недостаточно и знания мои поверхностны. И всё же, собрав эти крохи, я попытаюсь рассказать о Розановых, без чего книга моя будет казаться однобокой. Хотя все же Баранские займут в ней места гораздо больше, что объясняется самой судьбой: я была с моей мамой всю жизнь, а с отцом — только отдельные годы.

О моем деде, Николае Васильевиче, папа ничего не рассказывал. В страничках его воспоминаний о детстве, возможно, написанных по канве его рассказов мне («Расскажи, как ты был маленьким») в конце 20-х годов, обрисована мать, моя бабушка. Об отце папа не написал ничего, хотя забота деда о семье, отношение к жене ощутимы как «тень присутствия». Из одного папиного рассказа знаю, как дед научил своего восьмилетнего сынишку плавать: выбросил из лодки и кричал испуганному ребенку: «Загребай руками, бей ногами!» Володя нахлебался воды, но выплыл. Плавал хорошо и плавать любил.

Дед был суров и мог быть жестоким. В юности, года через три-четыре после смерти отца, оставил дом и мать с кучей своих братьев-сестер — бросил впавшую в бедность и нищету семью. Окончив гимназию, ушел на самостоятельную жизнь, поступил в Казанский университет и, пробавляясь уроками, его окончил. Вернулся в Кострому после смерти матери, забрал младших братьев, Василия и Сергея, и увез с собой в Симбирск, а затем в Нижний Новгород, где работал учителем гимназии. Розанов неоднократно вспоминал, что старший брат его «подобрал», «спас от неминуемой гибели», дал образование, заменил родителей и т. д.

Конечно, Розанов был обречен на гибель в том развалившемся доме, где несчастная мать, моя прабабка Надежда Ивановна, беспомощно билась, не умея наладить хозяйство. Василий Васильевич считал, что огород, сад, корова позволяли прокормиться и при малой пенсии (300 р. в год), но мать не справлялась ни с детьми, ни с «имением». Кстати, при жизни отца, дослужившегося до чина коллежского асессора, семья имела годовой доход не намного больше (423 р. 14 коп.).

Розанов вспоминает полуголодную жизнь, дни, когда хлеба могли купить только на полкопейки и ели один печеный лук (как видно, самый урожайный овощ). За хлебом посылали Васю, и он стеснялся такой нищенской покупки. На огороде больше других работал тоже Вася. Старшие отлынивали, ленились, только Вера, первая дочь, что-то делала, хотя была серьезно больна; вскоре она умерла от чахотки. Следующие по старшинству, Федор и Павлина, совсем отбились от рук и, кажется, искали пропитания по своему разумению. Дмитрий, умственно отсталый мальчик, был отдан в сумасшедший дом, где детей содержали вместе со взрослыми больными и его, беззащитного, обирали и объедали.

В общем, это был «темный», «злой» дом, где «все были несчастны», мать «измучена, ужасно измучена» и «постоянно раздражена». Из «злого» дома семья расползалась, чуя погибель, свое уничтожение. Дом, по сути, нельзя было уже называть домом, был он только «строением».

В этом «темном» доме умерла в 1870 году моя прабабка; умирала от рака, не в постели, а лежа на полу, на соломе, заброшенная и несчастная (была у нее в Костроме сестра, которая, вероятно, «проводила» ее, но обеспечить уход и заботу не могла).

Неудивительно, что, выйдя (уйдя) из такого гиблого дома, братья Розановы особо ценили Дом и Семью как идеал и первооснову жизненного устройства.

Старший, Николай, подтверждал это в обдуманном создании своей семейной жизни; младший, Василий, менее основательный и практичный, но одаренный способностью мыслить и обобщать, к своему личному опыту добавил размышления о семье как о первооснове человечества и его спасении. Свою семейную жизнь братья начинали совершенно по-разному.

Старший строил семейную жизнь разумно, утвердившись в работе, обеспечив необходимые средства. В жены он выбрал девицу некрасивую, но мягкого нрава, обещавшую быть хорошей женой и матерью, — Шурочку Троицкую, только окончившую Институт благородных девиц.

Младший начал семейную жизнь, совершенно не думая о семье. Да и возможности создать семью его первый брак не сулил. Аполлинария Суслова была чуть не на двадцать лет старше. Да и роль матери противоречила ее сути и стилю. И непонятно, зачем ей, изведавшей славу любовницы Достоевского, понадобился брак с зеленым студентиком невзрачной внешности? Взбалмошная, истеричная и сластолюбивая женщина, эгоистка и бездетница, она обладала каким-то злым очарованием и привлекла Розанова, скорее всего, своей близостью с Достоевским, которого Василий Васильевич очень любил.