Элеонора Прохницкая - Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична

Как следует из этой передачи, оказывается, что и дуэт бабок создал вовсе не он, а вальяжно попыхивающий трубкой известный актер. Интересно, где был этот актер в 1943 году, когда Борис в 11 лет впервые сыграл «бабку» в белом платочке и круглых очках? А где он был в 1957 году, когда Борис на эстраде читал монолог В. Ардова «Бабка на футболе»? Мертвый не может ответить, он стерпит все.

Единственный верный друг Бориса — его брат Юрий

Борис был таким, каким создал его Господь: талантливым, упорным, искрометным, щедрым, взрывным, ершистым, но не злопамятным, и охаивать своего усопшего товарища он никогда бы не посмел!

Борис был самобытным человеком с очень широкой натурой. Если он покупал сыну мороженое, то не одно эскимо, а сразу ящик! Он был подобием Гаргантюа. Любил также вкусно, много поесть и запить это хорошим грузинским вином.

Борис Владимиров, несомненно, был даровитым, неповторимым актером. Его нишу не удалось занять никому! Большое упущение кинорежиссеров, что они просмотрели удивительный комедийный дар Бориса и не снимали его.

Благодаря его неуемной фантазии и режиссерскому таланту им был рожден дуэт двух бабок.

Именно Борис, и никто иной, является родоначальником всех «бабок» и «теток», которые после его смерти, как грибы после дождя, стали появляться на эстраде и в юмористических телепередачах. По моему убеждению, все эти загримированные «тетки» и «бабки» с юмором ниже пояса — это лишь жалкое подражание дуэту бабок, созданных Борисом Владимировым, и успех артистов-плагиаторов абсолютно несопоставим с тем феерическим успехом, который имел легендарный дуэт Авдотьи Никитичны и Вероники Маврикиевны!

Борис Владимиров был поистине народным артистом, несмотря на то, что официального звания он так и не получил.

Художественный руководитель Московского мюзик-холла Александр Павлович Конников подбирал команду артистов для предстоящих гастролей мюзик-холла в Париже.

Для ведения программы на французском языке требовалась молодая актриса с хорошими внешними данными, умеющая профессионально петь, говорить и танцевать, а также хоть немного знающая французский язык.

Конников долго и придирчиво отбирал актрис на эту центральную роль, но не мог остановиться ни на одной из них: эта — совсем не умеет петь; та — не умеет двигаться; следующая — слишком полная для мюзик-холла…

Такой строгий отбор объяснялся тем, что ведущая в течение всей программы должна появляться на сцене со своими остроумными скетчами, песенками и подтанцовками, и зрители за это время во всех деталях рассмотрели бы актрису, а она должна, по требованию импресарио, олицетворять образ той русской девушки, который создал в своей песне «Натали» Жильбер Беко.

Конников остановил свой выбор на мне.

Когда я еще училась в хореографическом училище, моя мама часто шутила. «Вот выучишься на актрису, поедешь на гастроли в Париж, а я испеку тебе на дорогу французскую булочку». Мамины слова материализовались. С коллективом «Комсомольский патруль» я объездила весь Советский Союз от Бреста до Южного Сахалина, но о гастролях за границей в 60-е годы я не могла даже мечтать! И вдруг — Париж! И не просто Париж! На гастроли мюзик-холл пригласил импресарио Бруно Кокатрикс, близкий друг Эдит Пиаф, владелец знаменитой «Олимпии», на подмостках которой выступали звезды мировой эстрады! Я до конца никак не могла в это поверить. Казалось, что это чей-то розыгрыш, что кто-то скажет: «Это была шутка, мы едем на гастроли… в Киев».

Но подготовка к гастролям в Париж шла полным ходом и была очень напряженной и серьезной. В 9 утра — балетный тренаж, затем вокал, затем работа над текстом, который мне предстояло в Париже произносить на французском языке. Я немного знала французский язык. Я его изучала и в хореографическом училище, и в ГИТИСе.

Но для того чтобы я говорила со сцены «Олимпии» как настоящая француженка, со мной занимались французы, работающие в Москве на радио. Наши репетиции неоднократно просматривала министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева.

На генеральной репетиции присутствовал Бруно Кокатрикс.

Накануне отъезда в Париж нас собрала для последних напутствий Е. А. Фурцева. Обращаясь к кордебалету, она сказала: «Девочки! Когда увидите в магазинах красивое нижнее белье — не набрасывайтесь на него! Скоро такое же будет у нас! Все будет — и красивая одежда, и обувь!» Знала бы она тогда, в 1964 году, что все это появится у нас почти через сорок лет, когда девочки станут бабушками.

В Госконцерте нас попросили сдать для оформления наши паспорта. Певица из Грузии, тонкая, как лоза, со жгуче-черными волосами, протянула свой паспорт без фотографии.

— Почему ваш паспорт без фотографии?

— Эка оторвала.

— Кто такая Эка?

— Моя двухлетняя дочь Экатэрина, — пояснила певица с сильным грузинским акцентом.

Это была Нани Брегвадзе.

Несмотря на большую ответственность предстоящих гастролей в Париже, государство не отпустило ни копейки на пошив костюмов для солистов мюзик-холла. Костюмы были пошиты только для кордебалета «Радуга», а солисты должны были сами о себе позаботиться.

Я купила, по случаю, в комиссионном магазине отрез черного панбархата на платье и большой воротник из белого песца. Шила я платье за свой счет в театральных мастерских, по своему собственному эскизу: платье — до колена, сильно обтягивающее фигуру, с открытой спиной, а низ платья был подбит белым песцом. Французы всякий раз аплодировали этому туалету. Еще бы, натуральный мех обрамлял подол платья!

Бруно Кокатриксу показалось, что одного платья на мои выходы на сцену будет недостаточно, и он подарил мне платье из красного панбархата, которое за один день пошили мне в Париже по моей мерке.

Накануне отъезда нашу квартиру с Эмилем Кио посетили корреспонденты «Пари матч». Они сфотографировали нас за чаем и подписали фото: «Элеонора-Натали и ее муж инженер-строитель Эмиль Кио». Так в 1964 г. Кио пришлось позировать журналу «Пари матч» в качестве мужа «звезды».

Псевдоним Натали предложил мне дать Бруно Кокатрикс как воплощению того образа русской девушки, о которой пел в своей знаменитой песне Жильбер Беко.

В мае 1964 года мы прилетели в Париж. Первое, что меня поразило тогда, это — запах. В аэропорту «Орли» пахло совсем иначе, чем у нас: смесь запаха французских духов с хорошим табаком от дыма сигарет.

В Париже цвели каштаны.

Автобус вез нас в гостиницу на площади Республики, а я всю дорогу щипала себя за руку в надежде проснуться. Мне не верилось, что все это происходит со мною наяву. Меня поселили в номер одну. Нани Брегвадзе — с Людмилой Зыкиной. Девочек из кордебалета — по четыре человека.