Элеонора Прохницкая - Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична

Она вбежала обратно в темную гостиную, села на диван и до боли сжала виски обеими руками: «Какой кошмар! Зачем мне это надо было? Что же делать? Не ходить… не ходить!.. а вообще-то… что я такого сделала, в чем моя вина?.. Боже! До чего же мы запуганные!»

Ольга вошла в спальню. Виктор лежал на спине и храпел. «Спит и море ему по колено! Жена погибает тут, а он храпит…» Она сердито потрясла его за плечо. Виктор, с трудом приходя в себя после глубокого сна, спросил:

— Что, «Взгляд» начался?

— Нет! «Служу Советскому Союзу!» Там, внизу!.. Вставай! Одевайся! Выходи на лоджию и смотри… Их там четверо. В случае чего…

— Прыгать вниз! — попытался неудачно пошутить Виктор и запнулся под испепеляющим взглядом жены. Он пошел на лоджию, взглянул вниз и присвистнул.

— Вечно ты ввяжешься в какую-нибудь историю! Мне пойти с тобой?

— Не надо, стой тут и смотри… — Ольга быстро натянула на себя джинсы и куртку. Дрожащими руками кое-как подмазала ресницы, которые уже смыла, и губы.

В кресле, положив мордочку на подлокотник, мирно спал симпатичный годовалый малый пудель Гоша. «Гоша, гулять!» — позвала его Ольга. Он не поверил своим ушам, сонно и вопросительно посмотрел на Ольгу. В это время гулять? Он обычно гуляет с Виктором перед программой «Время», и сегодня он уже ходил. «Гулять, Гоша!» — повторила Ольга и взяла в руки поводок. Он весело спрыгнул с кресла и радостно завилял кисточкой хвоста. «Возьму его, на всякий случай, с собой! Собака все-таки!» — решила Ольга.

Ольга вышла из подъезда. Перед ней стояли трое полковников. На погонах у четвертого была большая золотая звезда. Его светло-серая шинель, подбитая снизу красным сукном, была не застегнута. У Ольги опять заныло сердце: если ночью у ее подъезда генерал — то все не так просто.

Даже в темноте можно было разглядеть, что он был очень красив: худощав, высокого роста, белые, как лунь, седые волосы и молодое, смуглое лицо. На нем были модные дымчатые очки. Она никогда не видела такого красивого военного. Ольга на минуту представила себе, что это никакой не генерал, а киноактер, одетый в генеральскую форму. Что все, что здесь сейчас происходит, — это понарошку, что снимается кино. От этой нелепой мысли она немного успокоилась. Генерал первым протянул ей руку — она была сухая и теплая.

— Ольга Васильевна, — мягким, негромким баритоном заговорил он, — извините, что так поздно, но нам нужно до утра уточнить кое-какие детали. В частности, вы изложили в телеграмме факты мародерства и насилия… Откуда вы располагаете такими данными?

В горле у Ольги стало так сухо, что она с трудом выговорила:

— Ну, вот у нас в доме, например…

— О том, что было у вас, — мы в курсе. Нас интересует источник других фактов, о которых вы писали. Вы были их очевидцем?

— Нет! Об этом мне рассказывали соседи.

— Ольга Васильевна! Вы же взрослый человек! «Рассказывали соседи!» А если соседи откажутся от своих слов и сведения не подтвердятся? Что тогда?! Клевета на Советскую Армию, да еще в самую высшую инстанцию?! Вы отдаете себе отчет, чем это чревато для вас?!.

Ольга не могла больше произнести ни слова… Она думала: «Неужели могут отказаться…» Генерал что-то говорил, но Ольга не слышала и думала о своем. Она услышала только последнюю фразу полковника, который все время что-то писал в блокноте:

— Пожалуйста, еще раз назовите фамилии тех, кто вам рассказывал все это… Спасибо. Завтра в Сосновке в 9 утра!

…Всю ночь Ольга не сомкнула глаз. Она измучилась и не знала, какую ей принять позу. Под утро уши ее болели от тяжело давившей на них головы, руки и ноги казались ей стопудовыми, мешали ей, и она не знала, куда их деть. Простыня под ней была как жгут. Несколько раз она вставала и пила воду. Скорее бы утро, скорей!

В девять утра в Сосновке собралось столько народу, сколько она не видела за всю свою историю. Вытянувшись в одну цепочку, стояло восемь «газиков» и четыре черные «Волги».

После бессонной ночи Ольга чувствовала себя очень слабо. Нервы были на пределе. Казалось, скажи ей кто-нибудь сейчас что-нибудь обидное, и она разрыдается в голос. Над собравшимися висел густой, как молочный кисель, гул. Жители Сосновки переговаривались между собой, военные — между собой. Все словно бы ожидали ее прихода, будто бы она — главный виновник случившегося. Ольга подошла к ним на чужих, негнущихся ногах.

От военных отделился полковник и стремительно подошел к ней.

— Вы почему указали в телеграмме номер моей части?

— Я не указывала никаких номеров… Я просила проверить все близлежащие части, потому что…

— Но при чем тут мой гарнизон? Благодаря вашей телеграмме меня отстранили от руководства!

— Я очень сожалею, я не хотела этого.

— Сожалеете… Появились тут, понимаете ли… жили люди без вас тихо, мирно…

— Тихо, мирно?!

Полковник махнул рукой и отошел в сторону, показав тем самым, что разговор с ней закончен.

Молодой капитан, представитель военной прокуратуры, держал наготове блокнот и ручку. Ольга напряженно ждала, когда начнут давать показания соседи. От их правдивости зависела сейчас ее судьба. Военный следователь задал первый вопрос.

Вверх поднялись руки, люди громко выкрикивали свои фамилии: десять… восемнадцать… двадцать шесть… Из тридцати домов двадцать шесть! Это те, у которых обчищали сады и огороды, подкапывали на усадьбе ранний картофель, воровали кур… Далее подробно переписали всех, у кого были взломаны дома, а также то, что пропало из дома…

На раскладушке, на которой было расстелено старое стеганое одеяло, лежала тетя Клава.

— Сесть можете? — спросил ее следователь.

— Сесть с поддержкой могу, а ходить, сынок, совсем не могу… позвоночник у меня болит. Зашибла, когда в овраг летела. Врачи вылечить не могут… — она заплакала.

— Расскажите, как было дело…

Вперед рвалась тетя Поля. Ее рана была свежее всех…

— Меня эти куры кормили! Что я могу купить на свою пенсию? Двадцать восемь рублей мне колхоз положил! А я полвека на ферме в резиновых сапогах в вонючей жиже простояла! Куры эти кормилицы мои были! Я пару яичек всмятку выпью с утра — и полдня сытая хожу. — Она оскалила рот, показывая редкие, как старый гнилой забор, зубы. — А теперь мне что, с голоду сдохнуть?!

Молоденький капитан добросовестно записывал показания. Следователь покашлял в кулак.

— Гм… я извиняюсь… а тут присутствует гражданочка, которую… гм… которая пострадала, так сказать, от солдат, в смысле насилия?

Жители Сосновки зашумели: «Тут она! Тут!.. Иди! Иди, Шурка! Расскажи им!» — они вытолкнули вперед маленькую, высохшую, горбатенькую старую женщину с застенчивой, доброй улыбкой. Капитан держал наготове раскрытый блокнот и ручку. Тетя Шура оглянулась на своих, словно бы ища поддержки, и тихо заговорила.