Элеонора Прохницкая - Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична

— А вот мы сейчас узнаем. Может, и поможем вашей беде, — седовласый ветеран улыбнулся и хитро, по-молодому подмигнул мне. Он подошел к крановщице, вероятно к той, с которой уже имел «деловые отношения», и о чем-то переговорил с ней. Она показывала рукой туда, откуда выезжали вагонетки с кирпичом.

— Идите сюда! — крикнул ветеран и помахал мне. Я рванула к нему со всех ног.

— Пойдемте! Надо найти Сергея Ивановича, он может сделать, — сказал он мне, когда я подошла к нему.

Переступая через усеявшие землю кирпичные обломки, мы направились к зданию, из которого «выезжал» кирпич. Это был цех по изготовлению кирпича, и там предстояло нам провести переговоры «на высшем уровне» с начальником цеха.

Сергей Иванович оказался невысоким, очень худеньким молодым человеком, почти мальчиком, с большими голубыми глазами, с пухлыми губами и с детским, ангельским выражением лица. Выслушав моего попутчика, он серьезно сдвинул белесые брови и мальчишеским, ломающимся голосом сказал:

— Я, как работник завода, имею право выписать на себя «неликвид». Это — формально, на бумаге. Отберу, разумеется, самый лучший. Стоить это будет 50 руб. за куб. Сколько вам надо?

— Мне на фундамент нужно… — я осеклась под серьезным, предостерегающим взглядом ветерана. Он покачал мне головой и сказал юному начальнику.

— Побойтесь Бога, Сергей Иванович! За «неликвид» — 50 рублей! По госцене это 10 руб. стоит!

— А вы достаньте по госцене! — пустил «петуха» Сергей Иванович. — Да я не навязываюсь, вы сами ко мне подошли! Не хотите, не надо! — он повернулся и хотел уйти. Я схватила его за рукав, испугавшись, что он уйдет, и закричала:

— Хотим, хотим!!!

Сергей Иванович потоптался на месте и обиженно прошлепал пухлыми детскими губами:

— Ну ладно… — он закатил кверху глаза и, как двоечник в школе, начал закладывать пальцы, производя «сложные» математические подсчеты. — Три куба — это 150 рублей… плюс машина… подъезжайте завтра после обеда и привозите 200 рублей… Все будет путем… квитанцию оформим… Да вы не сомневайтесь, это недорого! Я же не один, мне с начальством делиться нужно. Зато завтра будете с кирпичом. А иначе не достанете, только время зря потеряете!

— Вот мерзавец! — сказал ветеран, когда мы вышли на улицу. — Совсем ведь мальчишка, а туда же! Только, поди, техникум закончил, без году неделю работает, а уже научился взятки брать! Ясно, его, конечно, заставили. Вы слышали, как он сказал: «Мне с начальством делиться нужно!» До чего же у нас все глубоко прогнило! Нет! Тут никакой перестройкой не отделаешься! Здесь все ломать надо и на чистом месте заново строить! Только так!!!

На следующий день я, счастливая, будто бы выиграла в лотерею тысячу рублей, выехала с территории завода в кабине старого, скрипящего грузовика, в кузове которого лежал некондиционный кирпич. Подъехав по размытой дождями и разбитой тракторами грязной, в колдобинах и рытвинах, грунтовой дороге к дому, шофер спросил:

— Как выгружать будем? Если вручную, то еще четвертной подкинуть надо!

К большому стыду, денег у меня больше не было. Он открыл задний борт грузовика и с шумом высыпал «драгоценный» груз на землю, подняв столб красной пыли.

К горке кирпича начали подходить соседи. Ни одно событие в деревне, а тем более такое «выдающееся», не оставалось без внимания.

— На фундамент пойдет! — одобрил дядя Митя.

Появившийся откуда-то Мишка, мужик лет шестидесяти, с высохшим, синюшным лицом, которого в деревне никто и никогда не видел трезвым, подошел на нетвердых ногах, поднял кирпич, покрутил его в руках и, поглядев на меня маленькими мутными глазками, спросил:

— Почем платила?

Я сказала. Мишка длинно и красноречиво выругался.

— И за такое-то говно ты двести рублей отдала? Ты что, охренела, что ли? Что же ты меня не попросила? Да я бы тебе за эти деньги классный бы кирпич достал у солдат в воинской части. Армия наша ой-ой-какая богатая, у них что хочешь купить можно, хоть танк! Кстати, тебе танк не нужен?.. Нет? А вертолет?.. Тоже нет? Может, станковый пулемет нужен?.. Я серьезно… Да говори, не бойся. Я не кусаюсь!

— Ну чего ты хундры-мундры разводишь! Ты по делу говори! — вступилась за меня тетя Настя. — А то ты будто не знаешь, что у ней дом завалился и надыть его подымать. Помогни, Мишка, девке!

— Это нам раз плюнуть. Что нам стоит дом построить! — Мишка пошлепал себя ладонями по груди и по тощим ляжкам, словно собираясь сплясать цыганочку, и пропел:

Сделаем! — пообещал он и поинтересовался. — Как звать-то тебя?

— Элеонора…

— Как, как?! — Лицо его вдруг приняло серьезное, почти трагическое выражение. Он смотрел на меня в упор, не мигая, шевеля губами, словно бы силясь прочитать у меня на лбу это диковинное, неслыханное доселе имя, и никак не мог этого сделать.

— Слушай, повтори, а? — попросил он. — Я что-то не врубился.

Я поняла, что Мишке ни за что не одолеть «Элеонору» и облегчила ему жизнь:

— Элла.

Мишка одобрительно боднул головой воздух.

— Ну так бы сразу и сказала. Это совсем другое дело. Не дрефь… как тебя там… — Я подсказала Мишке свое имя. — Не дрефь, Алла! — сказал Миша. — Такой дом тебе отгрохаем, что даже у Райки от зависти челюсть отвиснет! Поняла? — Он наклонился ко мне и, дыша мне в лицо зловонной смесью перегара, чеснока и дешевого табака, поводив у самого моего носа пальцем, доверительно, тихо повторил: — Даже у Райки отвиснет! — И уже громко добавил: — Весь материал — по госцене идет!

— Вроде бы раньше за «левый товар» полцены брали, — осторожно напомнила тетя Настя.

— А ты еще вспомни, как в целках ходила, — прикрикнул на нее Мишка. — Ну и народ, а?! Когда это было?! В застойно-застольный период?! Пятый год вся страна перестраивается, а они все по старинке живут! Да у нас, если хотите знать сейчас — ин-фля-ция и тотальный де-фи-цит, — с трудом выговорил он всем набившие оскомину газетные слова и гордо замер под уважительным взглядом соседей, никогда не слыхавших от Мишки ничего, кроме мата, и сраженных наповал его интеллектом.

Я молчала, не зная, что мне делать… Скупать ворованное?.. Но я никогда ничего подобного в жизни не делала. Я выросла в семье, где мне внушали с пеленок: «Надо жить честно! Стыдно делать то, что противоречит понятию СОВЕСТЬ! Стыдно! Стыдно! Стыдно!» И я всю жизнь старалась жить по совести, даже улицу никогда не переходила в неположенном месте. Строго блюла наши советские законы и подзаконы, инструкции, порядки и постановления. Словом, была образцовым гражданином своей великой страны, с полным джентльменским набором, присущим таким «честным гражданам», как я: нищенской зарплатой, постоянными лишениями и унижениями и постоянными запретами — «НИ-ЗЯ!». Все, что по закону, который хорошо продумывался и создавался ТАМ, НАВЕРХУ, чтобы держать нас, честных придурков, в постоянном повиновении — «НИ-ЗЯ!». Нам — «НИ-ЗЯ!», а им все можно! Оттого мы — это полуголодные, полураздетые, забитые рабы, а ОНИ, наши хозяева, давно уже живут при коммунизме, том самом, ради которого они и совершили семьдесят лет назад свою преступную перед народом акцию.