Юрий Сушко - Друзья Высоцкого

Но в то же время Михаил Михайлович с понятным возмущением рассказывал о своих правах на записи: «Какие права? Я же не буду зарабатывать деньги на своем друге… А здесь права принадлежат Марине. Или Никите? Очень неприятный парень. Я ему звонил и сказал, что, если бы отец был жив, он бы ему просто разбил морду в кровь. Он сейчас сдает эти мои пластинки, они вынимают чистый голос Высоцкого и накладывают на другой музыкальный фон, для новых русских, называется «Песни Высоцкого в новом музыкальном обрамлении». Я говорю: «Что же ты, подлец, делаешь? Это мои записи, мы работали с твоим отцом семь лет над всем этим!» А он: «Я только продал права на слова». Я говорю: «Ты, мерзавец, врешь! При чем здесь слова – люди пользуются голосом, который записал я. А ты взял и продал эти пластинки!»

Шемякину самому посчастливилось пережить все стадии любви по-русски в государственном масштабе – сначала его вынудили уехать из страны, а потом столь же страстно стали зазывать обратно. Человек андеграунда стал чуть ли не ведущим художником России – ему заказывали скульптурные композиции, подарили роскошную мастерскую, его обожают мэры крупнейших городов, галеристы сражаются за право выставлять его картины, а его оформление «Щелкунчика» в Мариинском театре становится чуть ли не главным культурным событием в стране.

Тогдашний московский градоначальник Юрий Лужков пригласил Шемякина к себе и положил перед ним лист бумаги, где были перечислены элементы сложного памятника под названием «Дети – жертвы пороков взрослых». Заказ мастера ошеломил. «Сознание постсоветского обывателя привыкло к городским скульптурам, решенным в реалистическом ключе, – говорил он. – А здесь не будешь же изображать, скажем, Свидригайлова с девочкой на коленях или воссоздавать достоверный образ Чикатило? Я даже хотел отказаться от проекта. Но через полгода нашел решение на основе старой символики. Проституция – это лягушка в платье, невежество – танцующий осел с погремушками…»

Две фигуры – «Война» и «Наркомания» – фланкируют весь ряд пороков, и только у этих двух фигур за спиной смертоносные косы. Гибель они приносят быстрее всех пороков… Иссушенный наркоман с голым черепом – это знакомая медикам картина человека, «сидящего на игле». Фрак тоже символичен. Наркомания зарождалась когда-то как привилегия аристократических верхушек, но сегодня она опустилась до самого дна и превратилась в кошмар для его обитателей. Сей зацикленный господин, держа в одной руке шприц, в другой – ампулу с героином, галантно, с полупоклоном и дьявольской улыбкой предлагает приобщиться к другим мирам. А крылья, как у ангела смерти, у него состоят не из перьев, а из шприцев…

Шемякину невероятно трудно было работать над памятником Высоцкому, который установили в Самаре. В скульптурной композиции присутствует и образ Марины. «Хотя от такого шага меня отговаривали многие друзья, – рассказывал создатель памятника. – Но я все же решился включить ее в композицию. Если честно, Влади многое сделала для Высоцкого в последние годы его жизни. И то, что он столько прожил, – это благодаря именно Марине. Однажды она прибежала ко мне и, рыдая, показала ампулы с сильнодействующим наркотиком, которые нашла в кармане у Володи… После похорон она приехала ко мне осунувшаяся, похудевшая. Конечно, она любила его и искренне переживала потерю, но при этом обронила странную фразу: «Больше всего боюсь, что из него сделают национального идола и не поймут, что он был только простой талантливый парень, дикарь и всё».

Прочитав книгу Влади «Владимир, или Прерванный полет», Михаил был искренне обижен категоричной оценкой их дружбы – «Единственная ваша точка соприкосновения, за исключением таланта, – это любовь к диким попойкам».

«Умный человек такого не напишет, – считал он, – очевидно ведь – русскому человеку для дружбы достаточно и первого, и второго. Высоцкий был отнюдь не дикарь, наоборот, я считал его утонченным, рафинированным человеком, очень ранимым, но ранимость свою он скрывал под различными масками… Со своей стороны, я с ней все же рассчитался. Вылепил ее великолепное изваяние с нашумевшей книжкой в руке. Но из книжки выползает маленькая гадюка…»

Впрочем, сама Марина Владимировна отнеслась к этому намеку снисходительно и иронично: «Это юмор, я думаю. Надо знать Шемякина, чтобы это понять».

Академик Дмитрий Лихачев точно определил, что искусство Шемякина – это искусство обнажения. «Обнажение – метафизическое обнажение – суть нашей русской действительности. Обнажились язвы, нанесенные себе самобичеванием. Обнажилась нагота юродивого – одновременно святого и скомороха. Мы увидели себя святыми и предателями, мучениками и шутами, как их изобразил Достоевский… Выдавая творческую тайну Шемякина, скажу, что в Шемякине обнаруживается талант, без которого не может существовать скульптура, – талант ощущения весомости, полноты, силы материала и формы. Его Петр «держит» окружающее пространство. К нему боязно подойти, как было боязно подойти к Петру живому…»

Прожив почти два десятка лет в Соединенных Штатах, Шемякин все же вернулся в Европу. Говорил, что перебрался во Францию, чтобы быть поближе к России. Однако его старинный питерский друг поэт Константин Кузьминский видел причины возвращения в Старый Свет в ином: «Шемякин – абсолютнейший мастер, мастер европейского класса и потому слишком хорош для Америки. Его европейский эстетизм для нее непонятен». В угодьях старинного замка Шамуссо Михаил Михайлович разместил мастерские, уникальную библиотеку, Институт философии и психологии, мечтая превратить свое поместье в «бастион русской культуры на Западе».

По-прежнему работает до утра, потом часа четыре спит перед началом дневной рабочей смены. «Но каким-то хитрым путем, – уточнял, – я умудряюсь и смотреть фильмы и читать, но это выборочно и все подчинено одной идее… Приходится экономить, я, например, не могу себе позволить роскошь сесть с каким-нибудь романом и начинать его читать… Я точно должен знать, что да, здесь я могу потратить час или два на какой-то современный фильм…» Перед сном читает Пушкина, Бродского и Высоцкого, чьи книги всегда рядом с ним.

Шемякин никогда не боялся смерти. Считал, что мужчине это не пристало. По его мнению, смерть – это определенный необходимый элемент, зачастую прекрасный, для путешествия в иные судьбы, пространство. К ней не стремится, но в минуту усталости подумывает о ее приближении. «Каждый человек, который с юных лет занимается изучением философии и пытается понять, кто же он, рано или поздно приходит к такому выводу, что наверняка живет не в первый раз, – убежден Михаил. – Ветеринары по глазам определяют: «Вот эта кошка живет первый раз. А вот эта не первый». Конечно, есть воспоминания о прошлых жизнях. Как говорят многие буддисты, если ты вспоминаешь свое имя до сотворения мира, значит, ты познал многое. Пока мне не удалось его вспомнить».