неизвестен Автор - Герои и антигерои Отечества (Сборник)

Молотов говорил:

- Пока есть империализм, пока существуют классы, на подрыв нашего общества денег не пожалеют. Да и не все люди неподкупны. Когда до революции был разоблачен провокатор царской охранки Малиновский - депутат Государственной думы, большевик, член ЦК РСДРП(б), лучший наш оратор, Ленин не поверил. Живой такой человек, оборотистый, умел держаться, когда нужно - с гонором, когда надо - молчаливый. Рабочий-металлист, депутат от Москвы. Я его хорошо помню, не раз встречался с ним. Внешне немножко на Тито похож. Красивый, довольно симпатичный, особенно если ему посочувствуешь. Л как узнаешь, что это сволочь, - так неприятный тип! Меньшевики сообщили нам, что он провокатор. Мы не поверили, решили: позорят большевика. Но это была правда. После революции Малиновского расстреляли, в 1918-м, по-моему.

...Вот я "Правду" выпускал, мне 22 года было, какая у меня подготовка? Поверхностная, конечно, юношеская. Ну что я понимал? Хоть и два раза уже в ссылке был. Приходилось работать. А эти большевики старые, где они были? Никто не хотел особенно рисковать. Кржижановский служил, Красин - тоже, оба хорошие инженеры, Цюрупа был управляющим поместьем. Киров - где-то журналистом в маленькой провинциальной газете, не участвовал в реальной борьбе. Я уже не говорю о Хрущеве - такой активный всегда, а в партию вступил только в 1918 году, когда все стало ясно.

Кого только не было в ту пору... Я себя никогда не считал старым большевиком. Вот иду по Новодевичьему кладбищу - там на одной могиле есть такая надпись: "Боец из старой ленинской гвардии Иванов". А в скобках Канительщик. Это у него кличка такая. Прозвали по какому-то случаю, может, и случайно, но надо же так влепить ему на могиле! Да еще написали: "От друзей". Вот эти старые большевики... Я, между прочим, никогда не считал себя старым большевиком - до последнего времени. Почему? Старые большевики были в 1905 году, большевики сложились до пятого года.

- А вы в шестом мальчиком были? - говорит Шота Иванович Кванталиани.

- Ну, мальчиком я был... Какой я там большевик? Печатался там...

- В 16 лет, в 1906 году вы были членом партии!

- Ну и что, в 16 лет? Какой я старый большевик?

- В 1912 году "Правду" выпустили.

- Ну, я уже, конечно, в период революции, после революции мог считать себя старым большевиком, но рядом сидели бородачи, которые в 1905-м уже командовали, возглавляли... Вполне в отцы годились, вполне, конечно. Я прислушивался к ним, правда, хотя я вместе с тем довольно высоко наверху стоял, а перед Февральской революцией был в Бюро ЦК, один из трех, и в революции участвовал активно, и все-таки я еще не из старой ленинской партии 1903 - 1904 годов. Но я очень близко к этому примыкаю, очень близко. Это факт. Но по молодости лет не мог я быть в 1903 году. А в шестнадцать успел уже. Успел, да.

...8 лет продолжались его ссылки, тюрьмы, подполье. Хорошо запомнил эти годы. Работал в "Правде", вел революционные кружки на питерских заводах. На какие средства существовал? В ссылке получал от царских властей 11 рублей в месяц ("Это гроши. Правда, корова стоила 25 рублей, но я корову не покупал"). А в подполье где только не служил - и бухгалтером в журнале "Современный мир", и музыкантом в ресторанах. Он неплохо играл на нескольких музыкальных инструментах, пел, - надо сказать, музыкальные способности в семье достались не только ему, но и остальным братьям, а Николай Михайлович стал известным композитором.

В годы подполья пришлось быть и Михайловым, и Рябиным, и Самуилом Марковичем Брауде, и Яковом Каракурчи. Осенью 1916 года в Озерках, около Питера есть район такой, снимаю квартиру, даю задаток. - А как ваша фамилия? - Моя фамилия Каракурчи. - Не грузин будете? - Я немного греческой крови. - Поселился. Иду как-то по Литейному мосту, навстречу Демьян Бедный, старый знакомый по "Правде", стал печататься в других изданиях - там побольше гонорар был. Мы пришли к нему в кабинет, он работал в каком-то общественном кадетском комитете, барином выглядел в кабинете.

- Как живешь? - спрашивает Демьян.

- На нелегальном положении. По паспорту я теперь Яков Михайлович Каракурчи.

Демьян хохотал до слез. А мне этот Каракурчи был нужен потому, что он студент и, стало быть, может жить без паспорта, поскольку у него есть студенческий вид на жительство. К тому ж он горбун и не подлежал призыву в армию, что для меня было важно, ибо шла война. На чью фамилию достану паспорт, тем и был. Однако в своей партийной организации паспорт старался не брать, потому что это было гиблое дело. Охранка работала очень ловко и умело, в ней служили совсем не дураки, и почти в каждой нашей организации сидел провокатор. Февральская революция застала меня как Александра Степановича Потехина...

...Только за 5 месяцев, с сентября 1916 года до февраля 1917-го, он сменил шесть фамилий. На заседании Петроградского Совета в ночь на 27 февраля 1917 года впервые выступал как Молотов. Эту партийную кличку он взял себе в 1915 году, когда вел революционную работу среди заводского пролетариата.

"В ту февральскую ночь я был в Питере. Мы трое, Шляпников, Залуцкий и я, члены Русского бюро ЦК, жили на нелегальном положении. Прячешься, многого не знаешь, уцелеть бы. Когда развернулись события, мы ночью с Залуцким пошли на явку на Выборгскую сторону встретиться со Шляпниковым и узнать, как обстоят дела. Там нам сообщили, что Шляпников, возможно, у Горького. Отправились к Горькому. Он говорит: - Сейчас в Таврическом дворце начинается заседание Петроградского Совета, и Шляпников, скорей всего, там. - И мы пошли в Таврический. Ночь. Стрельба со всех сторон. Во дворец не пускают. Вызвали Керенского:

- Мы от имени большевиков!

Тот провел нас в президиум и посадил меня рядом с Иорданским, редактором "Современного мира", где я работал бухгалтером".

Можно представить, какими глазами смотрел редактор на своего бухгалтера Потехина, который под фамилией Молотов сразу же взял слово после Керенского и стал крыть и Александра Федоровича, и новое правительство. Однако предложение большевиков - разрешить выпуск только тех газет, которые поддерживают революцию, - не прошло. А на другой день Молотов редактировал большевистский манифест и всю ночь провел в типографии, пока печатали "Известия рабочих депутатов". Ленин потом одобрил этот манифест. А в пять утра Молотов мчался на машине в Таврический, разбрасывая из кузова направо-налево газеты с манифестом.

"Машин своих не было, но мы сами захватывали - уже чувствовали себя командирами. Народ активный был. Питер бурлил. Выступаешь на улице - группа собирается, потом толпа. Впервые свободу получили! Каких только партий не было... Даже "партия умеренных прогрессистов существовала" - за прогресс, но умеренный. Плеханов выпустил антиленинский сборник. Алексеенко, один из лидеров большевиков в Государственной думе, тоже выступил против Ленина. Как не просто было Ильичу из-за границы бороться с ними, и как трудно было нам без него! По поручению ЦК я делал доклад на заседании Петроградского комитета партии большевиков о том, что бы не оказывать содействия Временному правительству. Меня поддержал Калинин, еще кое-кто из товарищей, но нас было меньшинство, и резолюция наша не прошла. Русскому бюро ЦК помогали такие товарищи, как Стасова, Калинин, и после Февральской революции мы пополнили наше бюро. Но все мы вместе взятые, пока не приехал Ленин, не видели, что надо поворачивать к социализму. Мы думали, что дальше последует демократическая революция. А он вышел из вагона на Финляндском вокзале, вместе с ним был Сталин, который встретил его за несколько станций до Петрограда. Ленин поднялся на броневик - "Да здравствует социалистическая революция!"