Ева Габриэльссон - Миллениум, Стиг и я

И в течение тридцати двух лет всегда находили, что сказать друг другу, о чем поведать, о чем поспорить. Мы вместе читали, искали, отстаивали, создавали.

Нам обоим это нравилось, а лично мне приносило огромную радость.

Стиг был человеком очень нежным и экспансивным.

С ним я поняла, что значит «иметь родственную душу».

В 1977 году, двадцати двух лет от роду, Стиг осуществил свою мечту: поехал в Африку.

Деньги на путешествие он в течение шести месяцев зарабатывал тяжелым трудом на лесопилке в Хёрнефорсе. Зачем ему было туда надо? Он так и не смог мне толком объяснить, и на то были свои причины. Я знала только, что его направил в Африку Четвертый интернационал, коммунистическая организация, основанная Троцким в 1936 году, после исключений и репрессий, которые обрушил Сталин на членов Третьего интернационала. Миссия Стига состояла в том, чтобы войти в контакт с определенными группами, вовлеченными в гражданскую войну в Эфиопии. Возможно, речь шла о передаче денег или документов. В этом заключался немалый риск. Стиг потом рассказывал, как ему случилось обучать бойцов местной милиции обращаться с минометом, передавая им знания, полученные за время военной службы. Оружие, поставленное Советским Союзом и спрятанное среди холмов Эритреи, предназначалось для женских отрядов. У Стига также имелись честолюбивые планы написать несколько статей о континенте, который его так интересовал и где события развивались так стремительно. Однако за все время его поездки, с февраля по июль, ни одна газета не заинтересовалась сюжетами, которые он предлагал. Надо думать, его сочли слишком молодым и неопытным репортером, хотя в период военных действий между Эфиопией и Эритреей ни один журналист из Швеции или какой-нибудь другой страны на позициях не присутствовал. Это было слишком опасно.

Покинув Умео, Стиг сначала отправился в Стокгольм, чтобы получить визы. Я поехала за ним — попрощаться. Встретив меня на вокзале, он не помнил себя от радости.

В последующие месяцы я получала от него письма, приходившие очень нерегулярно и из разных мест. Он выражался в них весьма осмотрительно и сжато, словно вел бортовой журнал. В письма не попало многое из того, о чем Стиг рассказывал мне потом: он опасался ареста и не хотел, чтобы важная информация оказалась в скверных руках и причинила вред тем людям, с которыми он встречался. Во время этого путешествия он подхватил малярию и серьезно заболел. В один прекрасный день он вдруг заблудился: глаза застилала пелена и он еле дошел до отеля, двигаясь на ощупь вдоль стен, а добравшись до комнаты, сразу потерял сознание. Когда его обнаружили, то срочно отправили в госпиталь. Я узнала обо всем этом из письма, написанного вскоре после событий и пришедшего в один из летних дней. Оно потрясло меня до глубины души. Было страшно читать, как у Стига отказали ноги; как он, очнувшись в больнице, увидел на своей подушке засохшую кровь предыдущего пациента и снова потерял сознание. Я узнала, что Стиг едва не умер. А еще он писал, что понял, как много я значу для него, как он меня любит и что после возвращения хочет жить только со мной. Для меня не было новостью, что наши отношения крепки и серьезны, но он никогда не говорил мне об этом с такой торжественностью. Я читала письмо и плакала от страха, облегчения и счастья — Стиг выжил, и теперь мы будем строить нашу жизнь вместе.

Обучение в университете Умео обогатило мою общую культуру, но все же не оставило желания после экзаменов продолжить учебу по прежнему профилю. Надо было решать с дальнейшим выбором, и я предпочла архитектуру. Эта дисциплина соединяла в себе все, что мне нравилось: и технику, и творчество. В 1977 году в Стокгольме я поступила в Королевскую техническую школу на факультет архитектуры. Несколькими месяцами позже приехал Стиг. В те времена найти жилье уже было непросто, но нам сдал комнату Сванте Бранден, психиатр, друг Стига, живший в Умео по соседству с ним.

Сванте появляется на страницах третьего тома «Миллениума» — «Девушка, которая взрывала воздушные замки». Он поддерживает Лисбет Саландер, сообщив о том, что анализ доктора Петера Телеборьяна — фальшивка и девушку поместили в психиатрическую лечебницу незаконно. Такой поступок был вполне в духе Сванте. Как и большинство наших друзей, он категорически выступал против любой формы насилия и посягательств на права человека и его свободы. За что Стиг и отдал ему дань уважения, сделав одним из героев «Миллениума».

Но аренда этой комнаты не решала наших проблем: там нельзя было жить вдвоем и потому мы не могли оставаться в ней долго. В те времена молодежи разрешалось за умеренную плату снимать меблированные комнаты в домах, идущих на снос, и мы тоже нашли себе такую, но в ней не было никаких удобств: ни горячей воды, ни отопления, так что и здесь мы не задержались. После этого Стиг нашел комнату в южном пригороде Стокгольма, и только в 1979 году я получила крошечную двухкомнатную квартиру в Ринкебю — такие квартиры давали студентам на период учебы. В ней мы прожили шесть лет. Нам так понравилось это место, что и новую квартиру мы стали подыскивать там же и в итоге застряли в Ринкебю на двенадцать лет. В то время там жили в основном иммигранты, и сейчас в Ринкебю можно найти представителей более семидесяти национальностей. Это был настоящий тигель, место великолепного смешения культур. Это благодаря Ринкебю трилогия «Миллениум» буквально пестрит иностранными фамилиями. Моя дипломная работа по архитектуре была посвящена реконструкции этого квартала. Большая часть лавочек располагалась в подвальных помещениях, и я предложила перестроить центр Ринкебю, создав место для магазинов, что пошло бы на пользу жителям.

Найти жилье в Стокгольме нелегко, но мы не только поэтому не хотели покидать Ринкебю: нам просто там нравилось. Наше любимое кафе держали греки, соседями по лестничной площадке были финны, под нами жили цыгане, а на первом этаже турки. Глава цыганской семьи часто сиживал в тюрьме, а когда бывал дома, то бил жену. Помню, как-то раз, спасаясь от побоев, она позвонила в нашу дверь. Стиг напоил ее кофе, стер кровь с лица и вызвал полицию. Спокойствие было восстановлено. Тогда соседка финка написала жалобу, требуя, чтобы цыган выселили. Я вызвала социальные службы, у которых была особая программа по работе с цыганами, и объяснила, что на бедную женщину обрушиваются все беды разом: и побои, и угроза выселения. Но на этом история не кончилась. Однажды вечером, войдя в дом, мы удивились, почувствовав на лестнице сильный запах духов. Поднявшись к себе на четвертый этаж, мы увидели, что дверь в квартиру финки открыта и они с той цыганкой, обе нарядные, вместе собираются на какую-то вечеринку.