Марианна Гончарова - Моя веселая Англия (сборник)

– Та... – отмахивается Говорушко и продолжает снимать пробы с халявных аперитивов из бара, – это лёгко.

Распорядитель, нарядный, в килте, заглядывая в огромный свиток, провел меня на мое место. Столы в зале были расположены параллельно друг другу, и за ними уже сидели гости. А меня посадили за головной стол, расположенный перпендикулярно ко всем другим столам в зале, между лордом Винсоном и Говорушко. Сэром.

Столы были украшены цветами и свечами в подсвечниках.

Справа от тонких белых тарелок с маленьким золотистым вензелем отеля лежало, нет – покоилось, несметное количество ножей, слева такое же количество вилок разных конфигураций, перед тарелкой несколько разных ложек.

– Оооо! – разочарованно протянул Говорушко. – А де ж само питание?!

– А чо так много, – неодобрительно продолжил экономный Говорушко, оценив количество бокалов, фужеров и рюмочек у каждого прибора.

У них сначала едят. И все. Едят и тихо беседуют. Первая перемена блюд, вторая, третья... Едят красиво, медленно, аккуратно. Все невкусно. Но есть мне не приходится – так, отщипнуть пару раз. Как всегда энергичный любопытный Говорушко хочет поговорить:

– Слышьте, лорд-лорд, а вы вот как... (И меня подпихивает локтем: ну переводи, давай, шо ты?!) вы как, зарплату за лорда получаете, там, в парламенте или как?

И это я – ну честно! – еще сгладила и не преувеличила.

А потом леди Винсон перегибается и через спину Говорушко спрашивает, не хочу ли я помыть руки. Ну я же, конечно, хочу, раз она спрашивает, мало ли, что у меня там с руками. Мы встаем, а оказывается, это знак такой. Когда первая леди, которая этот обед дает, встает со своей первой гостьей, тогда все могут встать. И мы с первой леди пошли мыть руки. Мимо нас пронесли торты с клубникой и со сливками. Я только вздохнула. И правильно.

Как только мы вернулись к столу, все тоже сразу вернулись. Леди Винсон сначала стояла недалеко от входа и держала меня за локоток легонько, мол, еще постоим, еще не время, а потом, когда все уже почти собрались в зале, она прошла на свое место, и я за ней. Н-да, сложная работа протокольный обед. Девушки стали разносить торты, кофе и шоколад «After eight», как уточнил лорд Винсон, любимый шоколад ее величества, с мятой. А распорядитель, Джон в килте, торжественный, возвышенный, как голубь, вдруг объявил:

– Леди Винсон, лорд Винсон, леди и джентльмены... Комрадз.

(Комрадз – это для наших, чтоб они все поперхнулись тортом с клубникой и со сливками.) Разрешите поднять первый бокал вина из подвалов... ля-ля-ля... тэ-тэ-тэ... и потом выдержал паузу и выдохнул: «За королеву!»

Ой, мамочки, как все рванули со своих мест! То ли потому, что королеву так свою чтят, то ли потому, что наконец настало время, когда можно выпить.

Ну и пошли тосты – один ярче другого. Что они там ели, что пили, не знаю, – я все это время стояла. Самое страшное – это был спич Говорушко.

– Хаспада и товарищи!

– Lord Vinson, lady Vinson, ladies and gentlemen . (Слово «товарищи» я решила опустить.)

– Говоря про вашу всю странууууу...

– Speaking about your country...

– ...я не могу не сказааааать...

– ...I can’t help saying...

– ...что мы вылетели из Москвы в девять утра, а прилетели в девять пятнадцать. Значит, мы летели всего пятнадцать минут! – произнес Говорушко и, захлопнув рот, победно осмотрел зал, ожидая дальнейшего перевода.

Давно готовая ко всему, я включила резервную извилину и, стараясь сохранять ритм и интонацию Говорушко, произнесла спич о прекрасном британском народе, гостеприимном и миролюбивом, дружелюбном и талантливом, трудолюбивом и толерантном. А Говорушко при этом продолжал что-то нести, свое, привычное. Его речь о планах и соцсоревновании очень напоминала анекдот про хрупака, любимый анекдот Василь Василича о том, что, сколько бы ни посеяли картофеля, все сжирает хрупак, так пусть он в конце концов обожрется уже!

Когда моя мама потом смотрела видео, она плакала от смеха.

Ну и уже после всех речей, обмена подарками встал Роберт Максвелл и, выставив грудь, попросил тишины и стал говорить:

– Лорд Винсон, леди Винсон, леди и джентльмены, комрадз... Я предлагаю поднять бокалы за человека...

(Ну, думаю, все, последний тост, теперь наверняка за Горбачева, британцы к нему с большим уважением – О, Горби, Горби...)

– Благодаря которому мы сегодня так хорошо поняли друг друга...

( Перевожу. )

– Благородного...

( Перевожу. )

– Хорошего воспитания...

( Перевожу. )

– Образованного...

( Перевожу )

– Красивого...

(Ну тут, он, конечно, перегнул, какой там Горбачев красивый, ну вопрос вкуса, перевожу. Мое дело – маленькое в данном случае.)

– Даже, я бы сказал, – игриво добавил Роберт, – хорошенького...

(Тут я заподозрила неладное, потому что сказать о мужчине « pretty », это значит его сильно обидеть. О мужчине в таких случаях говорят « handsome ».)

– Оказавшего нам честь...

( Перевела, но насторожилась, о ком это ...)

– Моим родителям, моим братьям и мне...

( Ну тут я уже почти задохнулась, потому что я поняла, о ком это – весь месяц я жила у родителей Роберта Максвелла, в их родовом поместье. Но перевела. )

Роберт высоко поднял свой бокал, сделал им неуловимое движение, как будто бокалом нарисовал в воздухе замкнутую петлю, и, понизив голос, кротко, мягко и торжественно провозгласил:

– For Marieann!

И тут весь зал (ну, кроме наших, конечно) рванул опять, и все сто с лишним человек встали и сотворили в воздухе такую же петлю Мебиуса, хором повторив вслед за Робертом: «For Marieann!»

Я ужасно растерялась, смутилась, закрыла рукой лицо и чуть не разревелась от этого всего, и больше всего в жизни жалела, что этого не видит декан нашего факультета Ярослав Иванович Пащук, чтобы он мог убедиться, что правильно не выгнал меня когда-то из университета за устроенные мной в общежитии ночные гадания в Крещенский вечер, моя преподавательница и руководитель моей научной работы Жанна Аркадьевна Моргулис, а главное – моя мама.

Сразу после этого тоста (который наши мне уже никогда не забыли и не простили) леди Винсон опять спросила про помыть руки (прям санэпидемстанция какая-то). И я обреченно побрела за ней мыть руки. И за пять минут все столы были убраны, и начался бал.

Бал требует отдельного рассказа. То ли столов во время обеда было так много, то ли кто-то, как у Булгакова, умел расширять пространство, но, когда мы вернулись, только где-то там, далеко, на маленькой эстраде настраивался небольшой оркестр, а зал был бесконечен, паркет празднично блестел в предвкушении праздника. Раздалась народная кельтская музыка, и член Палаты общин Британского парламента, обаятельнейший Алан Бииз, прилетевший на этот бал специально, на вертолете , легонько скинул пиджак, прямо под музыку переменным шагом подскочил ко мне и, протянув мне руку и заложив за спину другую, весело и несолидно подпрыгивая в такт, пригласил меня на танец. И мы с ним, идя первой парой, как поскакали вместе! Там, у них, во время танца есть специальная леди, которая громко в микрофон объявляет фигуры, и мы под ее выкрики менялись местами, партнерами, скакали по кругу, делали «ручеек», пробегая под поднятыми аркой руками других танцоров. И мне так было весело: во-первых, ничего уже не надо было переводить, во-вторых, Алан очень забавно разбрасывал ноги в разные стороны, и кажется, что весь вечер он не мог дождаться этой вот самой минуты, когда ему, такому солидному члену парламента, можно будет безнаказанно носиться по залу, выкидывая всякие коленца, таская меня за руки и прокручивая в разные стороны.