Воспоминания и суждения современников - Ленин. Человек — мыслитель — революционер

Конечно, внешнее действие речи Ленина — только аккомпанемент, сопровождение к действию логическому. Огромная сила этого последнего состоит в том прояснении сознания по решающему пункту, о котором сказано раньше. Слушатели испытывают великое наслаждение, великую радость от того, что этот человек ухватывает жизнь так, как она есть, в той ее простоте, которую однако, так трудно раскрыть и, раскрыв, обнажив до конца ее простые движущие силы, указывать простые — как сама жизнь — решения, именно те, которые могут и должны двинуть миллионы. Оценки Ленина и его практические предложения так же гениально просты, как, скажем, описания Толстого, а литературный стиль Ленина целиком можно сопоставить со стилем Толстого, хотя, конечно, эти два человека во всех остальных отношениях представляют громаднейшие различия.

Каковы же эти простые движущие силы и почему раскрытие их производит такой колоссальный подъем и такое огромное организующее действие. Это — классовые интересы масс и это те ближайшие классовые задачи, которые сама масса уже искала инстинктивно, даже уже нашла, но которые надо суметь выделить в самом ядре, отбросив в сторону всякую шелуху, и сделать совершенной очевидностью. Если в чем может сказываться деятельность гениального общественного мыслителя и вождя, то именно в этом. И в этом — огромная сила Ленина.

Характернейшая черта Ленина: за время с начала революции он безвыездно пребывает сперва в Питере, затем в Москве. Он никогда не выезжал на места. Все прочие политические и советские работники большевизма, поскольку они год просидят безвыездно в Москве, теряют «связь с местами» и «контакт с жизнью». Не терял этого лишь один Ленин, непрерывно пребывая в центре и отсюда гораздо лучше и дальше видя кругом, чем люди, которым для этого надо поближе подходить к наблюдаемым предметам.

Да ведь если бы Ленину начать «объезжать места», ему надо было бы объехать весь мир. Ибо его слова и действия рассчитаны всегда не только на миллионы рабочих и крестьян, живущих и борющихся в России, но и на большее число таких миллионов, рассыпанных по всем частям света. И вот две характернейшие черты Ленина: первая — способность каким-то чутьем по письменным знакам и устным сообщениям понимать, что делается на огромном пространстве в массовом масштабе, в целом, и вторая — в таком же массовом масштабе и на такое же пространство давать действенный отклик — «всем, всем, всем».

Ленин, бесспорно, грандиозная фигура в мировом рабочем и революционном движении- И Поэтому почти невозможно нарисовать его личный портрет или нужно рисовать его какими-то новыми способами. Но то, что могла сложиться и развиться такая фигура, обладающая как раз двумя последними, только что отмеченными чертами, что это означает? Это означает, что размеры рабочего революционного движения приняли мировую величину и что вождь такого движения должен быть как бы командиром мощной радиостанции, принимающей волны со всех концов света и всюду посылающей ответные волны.

Есть ли отдаленное подобие такого вождя в стане наших врагов? А ведь в их руках все еще не только самые мощные радиостанции в материальном смысле слова, в их руках все орудия современной техники и все сокровища умственной культуры. Нет таких вождей у них. И это в эпоху самого тяжкого кризиса капитализма, когда только тесной классовой спайкой и решительным классовым действием можно было бы вернуть жизнь к старому равновесию и закрепить рычаги в своих руках. И если таких вождей у них нет, значит, их уже не в состоянии породить та среда, из которой они могли бы выйти. Значит, после тяжелых новых боев — их будет еще так много — конечная победа все же будет нашей и «на нашей улице будет праздник».

Единственный неповторяемый. Екатеринбург, 1924 С. 1–8—22

Я хочу здесь поделиться некоторыми отрывками из воспоминаний о встречах с Ильичем в редкие для него часы отдыха.

Ни тени суровости и требовательности, проявляемых Ильичем, когда речь шла о работе; необыкновенная простота и товарищеская забота, полное пренебрежение к своим личным удобствам.

Иногда, в субботу вечером, сговаривались с ним поехать в праздник на охоту. Часа в четыре утра Ильич будил уже по телефону. В валенках, в черной жеребковой куртке, с охотничьим снаряжением, с неизменным свертком с парой бутербродов, жестяной коробочкой с мелко наколотыми кусочками сахару и щепоткой чаю, Ильич всегда поспевал к моему подъезду, пока я вставал.

Как-то зимой 1920 года после неудачной охоты возвращались уже в темноте домой. Верстах в 60 от Москвы у нас испортились автосани. Решили отправиться пешком до находящейся в двух верстах железнодорожной станции Подсолнечное, а оттуда поездом в Москву. Взвалили на плечи свою амуницию и поплелись по сугробам. Зашли в освещенное здание местного Совета в надежде переговорить с Москвой по телефону. В Совете, видимо, узнали Ильича, но, желая подтвердить свои догадки, потребовали от нас документы. Я предъявил свое удостоверение члена ВЦИК и заявил, что остальные товарищи едут со мной и за благонадежность их ручаюсь. Все же после нашего выхода на улице кто-то из Совета нас нагнал и обратился к Ильичу уже с прямым вопросом: не Ленин ли он? После утвердительного ответа товарищ отрекомендовался бывшим красноармейцем и взялся проводить нас до железнодорожной станции. На станции Ильич сам взялся за переговоры о способах нашего дальнейшего путешествия. В НКПС предложили прислать немедленно паровоз с вагоном. Ильич от такой «роскоши» категорически отказался и, узнав, что минут через 40 должен прибыть товарный поезд, просил устроить нам место там.

Поместили нас в теплушке для сопровождающих маршрут с медикаментами. Кстати, сопровождающие маршрут сейчас же обратились к Ильичу за заступничеством: из двадцати с лишним вагонов осталось всего около десяти — остальные по дороге были в разных местах отцеплены из-за горения букс или по разным другим причинам.

Не успели отогреться у стоящей посредине теплушки жестяной печки, как на следующей остановке теплушка наполнилась рабочими-железнодорожниками, которые, несмотря на поздний час (было около 12 часов ночи), пришли посмотреть «своего Ильича». Застенчиво улыбаясь, Ильич пожимает измазанные маслом и копотью руки. После приветствий начинается разговор на тему, зачем нужны продотряды и что запрещение провоза продовольствия ухудшает положение железнодорожников. Ильич обстоятельно объясняет, что, если будет разрешено провозить продовольствие железнодорожникам, этим воспользуются спекулянты, и положение всех рабочих станет еще хуже. Некоторые рабочие до того увлеклись беседой, что упустили отход поезда и поехали вместе с Ильичем до следующей остановки.