Воспоминания и суждения современников - Ленин. Человек — мыслитель — революционер

Наиболее популярным является сопоставление с Ильичом Кромвеля. Это сопоставление нашло себе отражение в литературе. Драма Луначарского пропитана этим сравнением. Что Луначарского привлекло? Конечно, то сочетание громадного государственного ума и необычайной внешней простоты, которые одинаково характеризуют как Кромвеля, так и Ильича. Мне приходилось на митингах рассказывать, как глава 120-миллионного государства жил в двух комнатах и водил свой секретариат в разорванных башмаках. Это была изумительная картина. Возьмите секретарей Пуанкаре, Кулиджа, — они, вероятно, даже не подозревают, что на свете есть разорванные башмаки. Это внешнее пуританство характерно чрезвычайно. Но это не существенное и не главное. Это очень симпатичное в Ильиче, но не это делало его вождем и не в этом его историческое значение. Сходство с Кромвелем на этом и кончается — громадный государственный ум и громадная внешняя простота; простой человек, который живет, как все люди, и который в то же время ворочает судьбами миллионов. Надо брать с политической стороны, а с политической стороны что такое Кромвель? Солдат и мистик. В чем его главное дело в английской революции? Главное дело Кромвеля в английской революции сводилось к тому, что он сформировал парламентскую тяжелую кавалерию, знаменитых «железнобоких». Это был главный род оружия той эпохи, все равно что артиллерия теперь, который решал судьбу сражений. В то время как в королевской армии, составленной из дворян, прирожденных рыцарей, этот род оружия был представлен хорошо, парламентская армия, состоявшая из подмастерьев, из рабочих и крестьян, сразу не могла создать такого рода оружия, и громадный организаторский успех Кромвеля заключался в том, что он в армии подмастерьев, крестьян, приказчиков и т. д. создал тяжелую кавалерию, т. е. тот род оружия, который тогда решал судьбу сражений и казался специально дворянским. Это одна сторона. Другая сторона — Кромвель был мистик. Кромвель говорил, что хотя он слабый, ничтожный человек, но господь бог ведет его и т. д. Это вторая сторона, которая больше всего напрашивается на контраст с нашим Ильичей. Ильич был самым прогрессивным мыслителем, какие только есть из пишущих на земном шаре. Вы со мною согласитесь, что марксисты являются самой передовой группой общественной мысли. В середине XVII века, когда жил Кромвель, это был век Галилея, Ньютона, Гоббса. Вот какие люди одновременно с Кромвелем действовали и писали. Поставьте рядом с формулой Ньютона и зрительной трубой Галилея Кромвеля с его рассуждениями, что пуритане — «святые», что бог ведет его и т. п., — это был один из самых отсталых людей. Английское пуританство было не новым течением, как коммунизм и большевизм, — это был последний всплеск той волны, которая поднялась в начале предыдущего, XVI века. И в сущности, если уже искать родственных черт с Ильичом, то можно найти скорее их не в Кромвеле, а в родоначальнике пуританизма и воинствующего протестантизма — в Кальвине. Кальвин — это догматик начала XVI века. В нем есть кое-что сходное с Ильичем. Правда, не в той плоскости, в какой находил Луначарский сходство с Кромвелем, ибо Кальвин, в сущности, узкий, сухой и жестокий человек, доктринер, типичный богослов-теоретик. Но кое в чем сходство все же есть. Во-первых, он создал для первой половины XVI века боевую доктрину, своего рода протестантский ленинизм, боевую доктрину кальвинизма. Кроме того, любопытно его государственное построение. Оно очень напоминает построение нашего Советского государства. Два типа учреждений. С одной стороны, учреждения гражданские, но они фактически подчинены учреждениям церковным — консистории и высшему церковному собору, которые легально никаких прав не имеют, но на практике руководят всем управлением. Это очень напоминает нашу партийную систему: Политбюро, с одной стороны, и наша советская система — Совнарком и т. д. — с другой. Так что тут кое-какие черты можно найти. Но черты эти объясняются не личностью Кальвина. Кальвин был сухой доктринер, профессор богословия и т. д. Его личность не имела ничего общего с Ильичем, а ситуация, положение, поскольку кальвинизм начал борьбу, поскольку это был зародыш боевой организации протестантизма, постольку тут есть общее с ленинизмом, который является таким же точно зародышем коммунистической революции. Что же касается Кромвеля, то это был человек отсталый. В середине XVI века его идеи отжили, и он, конечно, в этом отношении ни в какое сравнение с Вл. Ильичем не идет.

Если вы сопоставите Ильича с крупнейшими революционными вождями, которых мы до сих пор знали, то придется объективно признать, что из этих трех революционных поколений вождей Ленин — самый большой. Это для меня исторический объективный факт, а вовсе не какая-нибудь некрологическая фраза. Я глубочайшим образом убежден, что когда через 200 лет будут расценивать, то будут расценивать в таком порядке: на первом месте Ленин, на втором Кромвель и на третьем Робеспьер. Мы можем гордиться, что мы были современниками и сотрудниками величайшего революционного вождя нового времени, вообще величайшего вождя, которого мир знает реально, ибо, повторяю, античных, древних вождей мы не знаем и никогда не узнаем.

Под знаменем марксизма. 1924. № 3

Теория исторического материализма, в результате ееприменения к конкретным историческим исследованиям, прежде всего повлекла за собой ниспровержение мифов о героях, которых Майн Риды историографии, начиная с занятных и кончая бездарными и глупыми типа Иловайского, превратили в демиургов исторического процесса. Начиная анализ всех коренных изменений в общественно-исторической жизни с изучения состояния производительных сил и изменений в экономической структуре общества, марксизм тем самым делает демиургом истории массу, коллектив, миллионы, а не единицы. Но это перемещение центра тяжести на массу не освобождает нас от необходимости изучать роль выдающихся людей в историческом процессе: наоборот, только теория исторического материализма делает возможным заменить здесь простое библиографическое описание научно социологическим анализом, чрезвычайно плодотворным для понимания всего процесса в целом. И чем глубже будет сделан анализ, тем с более ощутительной ясностью предстанет перед нами динамика каждого великого массового процесса исторического значения, тем более бесспорным будет звучать утверждение, что не великие массовые движения зависят в своем развитии и ходе от руководящих ими гениальных людей, а гениальность этих людей зависит от величины и глубины массовых движений. Гениальность вождя масс есть функция массового движения, это есть само массовое движение в одной из его сторон, в одном из его проявлений. Лишь при такой постановке вопроса делается ненужным и скучным занятие по арифметическому вымериванию индивидуальной роли выдающейся личности в истории, смешными кажутся опасения насчет того, что эту роль можно преувеличить за счет массового движения и стихийных процессов.