Валерий Поволяев - Адмирал Колчак

Какой-то солдат остановился около березы, громыхнул прикладом винтовки о мерзлую землю:

– А ну, кыш отсюда! Пр-роклятые!

Вороны даже глазом не повели: обращать внимание на разных плюгавых человечишек было не в их правилах. Анна Васильевна долго смотрела на птиц в окно:

– Очень похожи на собак, которые готовятся напасть на человека.

На следующий день также удалось одолеть километров пятьдесят – и вновь прочно встали.

– В чем дело? – пробовал возмутиться Колчак.

– Мне сообщили, что следом за нами эвакуируется чехословацкий полк, – ответил адмиралу адъютант Комелов. – Мы покинули Омск двенадцатого ноября, чехи – тринадцатого.

– Помилуйте, Михаил Михайлович. – Голос у Колчака натянулся и зазвенел. – Я-то хорошо знаю, когда чехи покинули Омск. Последний их полк ушел из Омска пятого ноября. Пятого, а не тринадцатого.

– Я оперирую теми фактами, Александр Васильевич, которые мне дали сами чехи.

– Чехи подгоняют факты под себя, а не под нас. Что им выгодно, то они и говорят. – Колчак отодвинул в сторону шторку и выглянул в окно.

Серый снег ежился под натиском морозов. Ветер сбивал его с макушек сосен и пихт, дробил в воздухе, играл им, кидая из стороны в сторону целыми пригоршнями, немедленно залепил окно, в которое смотрел Колчак, но снег на стекле не удержался, сполз вниз. Анна Васильевна, зябко передернув плечами, нагнулась к Колчаку, также заглянула в окно.

Первое, что она увидела, были две огромные недобрые вороны с клювами-гвоздедерами. Они сидели на макушке пихты, кое-где еще сохранившей свой рыжий колючий наряд, и сосредоточенно смотрели на Колчака. Анна Васильевна не выдержала, прижала пальцы к губам: показалось, что это те самые вороны, и они проделали пятидесятикилометровый путь вслед за поездом. Было сокрыто в их стремлении не отстать от эшелона Колчака что-то бесовское.

Пятнадцатого ноября чехи заявили официально – раньше таких заявлений не было, – что им совершенно нет дела до России, до Сибири, до революции и белого движения, они немедленно возвращаются домой.

Эшелоны Колчака – литерные, которые по всем законам дороги надо было пропускать в первую очередь, не задерживая ни на минуту, – стояли. Даже эшелон В, в котором ехал правитель. Единственный поезд, который белочехи желали бы пропустить, а потом подрезать ему хвост, был эшелон Д. В нем находился золотой запас России. Но Колчак этот эшелон держал подле себя, не отпускал.

На линии Новониколаевск – Ачинск шли сильные бои; было много раненых, обмороженных. Когда началась эвакуация пострадавших, чехи поснимали с санитарных эшелонов все паровозы и поставили на свои поезда.

А в русских теплушках тем временем умирали люди. Колчак направил несколько телеграмм Жанену и Сыровны – бесполезно. Он просил: обеспечьте паровозами хотя бы эшелоны с ранеными. Сам он готов был подождать. Ни Жанен, ни Сыровны на эти телеграммы даже не отозвались, словно Колчак перестал существовать для них, уже не был Верховным правителем.

22 ноября, прямо в вагоне, Колчак подписал постановление о назначении Виктора Николаевича Пепеляева председателем Совета министров. Вызвал Пепеляева к себе в вагон, дал прочитать ему бумагу с еще не высохшими чернилами и спросил напрямик:

– Что намерены делать? Ваша программа?

– Прежде всего – всех примирить, – не задумываясь, ответил Пепеляев. – Совмин с городскими думами Сибири, земство с армией, союзников...

– ...с партизанами, – усмехнувшись, оборвал его Колчак.

Пепеляев сделал вид, что выпада Верховного не заметил.

– В конце концов создадим правительство общественного доверия.

– Кого же вы в него включите? – спросил Колчак.

Пепеляеву очень хотелось назвать первым своего брата Анатолия Николаевича, но вместо этого он протянул задумчиво:

– Ну-у... Наверное, Червена-Водали, Шумиловского, Ларионова, Клафтона... [185]– Пепеляев вопросительно глянул на Колчака, ожидая, какая же последует реакция.

Колчак молчал. Лишь неприятно, по-боксерски, словно после нокаута, двигал нижней челюстью и молчал.

– И еще... еще надо, Александр Васильевич, созвать земский собор, – сказал Пепеляев. – От этого очень многое зависит. Очень, – повторил он с выражением, видя, что Колчак молчит.

Раз молчит, значит, колеблется.

– Как вы относитесь к генералу Сахарову? – неожиданно спросил Колчак.

– Отрицательно. – В голосе Пепеляева появились резкие, почти визгливые нотки. Он знал, что Сахаров находится во враждебных отношениях с его братом, и это раз и навсегда определило отношение Пепеляева к Сахарову. – Бездарно сдал Омск. Сейчас бездарно отступает.

– И что же вы советуете с ним сделать?

– Арестовать!

– Кого на его место?

Пепеляев вновь хотел назвать имя своего брата и вновь не решился. Промолчал.

– Ясно, – произнес Колчак угрюмо: он все видел, он все прекрасно понимал. – Сахарова пока не трогайте.

– Хорошо, – пообещал Пепеляев-старший (разница в возрасте братьев составляла семь лет), но первое, что он сделал, когда встретился с Сахаровым, – приказал арестовать его.

Колчаку ничего не оставалось делать, как назначить на место Сахарова Владимира Оскаровича Каппеля. Каппель был единственным человеком, которого доколчаковская Директория [186]произвела в генералы, вторую генеральскую звезду он получил уже из рук Колчака.

Хоть и было Каппелю всего тридцать семь лет, а Колчак считал, что этому выпускнику Академии Генерального штаба России – самого аристократического учебного заведения – генеральское звание присвоили слишком поздно.

Когда Колчак понял, что с братьями Пепеляевыми ему вряд ли сварить кашу – братья обведут его вокруг пальца, поскольку понятие о чести у них отсутствует вовсе, – он по прямому проводу связался с Каппелем.

Каппель находился в пути – его армия совершала так называемый Ледяной поход – охваченная тифом, голодом, холодом, преследуемая по пятам частями Пятой армии – красной, – она уходила на восток по глубоким снегам, по бездорожью, по старому сибирскому тракту, К железной дороге Каппеля не подпускали вооруженные до зубов чехи: они хорошо понимали, что может сделать регулярное войско. Каппель матерился, но с чехами не связывался – все-таки союзники...

«Владимир Оскарович, я намерен снять с себя полномочия Верховного правителя», – отстучал ему по телеграфному проводу Колчак.

«Очень сожалею, – прямодушно ответил Каппель, – кроме вас, я не вижу ни одного человека, который мог бы занять это место».

«А я вижу».

«Кого?»

«Вас».

Некоторое время Каппель молчал. Старенький, с гнутыми катушками телеграфный аппарат как будто умер. Наконец Каппель ожил:

«Благодарю вас, Александр Васильевич, но я не готов принять столь лестное предложение. Я отказываюсь...»