Дмитрий Тарасов - Большая игра СМЕРШа

Было ровно одиннадцать, до смены оставался один час.

— Да, товарищ старшина, видно, опять придется нам уйти не солоно хлебавши, — тихо произнес я, обращаясь к Матвееву.

Но он, чуть привстав, вытянув по-гусиному шею и приложив правую руку к уху, еле слышно произнес:

— Тихо, мне кажется, кто-то идет, слушайте! Все насторожились.

— Точно, идет! — повторил он.

И действительно, через минуту совершенно отчетливо послышались шаги приближавшегося к месту засады человека. А вскоре сквозь ветки, прикрывавшие наше укрытие, показалась и его фигура. Он был среднего роста, нормальной комплекции, в форме военнослужащего Красной Армии с перекинутым через правое плечо заплечным мешком. Неизвестный шел с опаской, как бы крадучись, часто оглядываясь по сторонам. Подойдя к чащобе, где стояла сосна, он остановился, прислушался, осмотрелся, пролез к основанию сосны, достал из норы чемодан, и, выйдя на открытое место, закурил. Сделав несколько затяжек, погасил сигарету, затоптал ее ногами, закинул на плечо вещевой мешок, взял в правую руку чемодан и собрался уходить.

В этот момент мы молниеносно выскочили из засады, держа в руках оружие — у меня пистолет «ТТ», у Матвеева и Петренко — автоматы «ППШ». Я скомандовал: «Руки вверх, ни с места!»

От неожиданности неизвестный обомлел, он уронил на землю чемодан и мешок, поднял кверху трясущиеся руки и замер на месте с выражением на лице полной растерянности и беспомощности. По моему приказанию Матвеев произвел обыск задержанного, но кроме документов и сигарет в карманах ничего не было.

— Где оружие? — спросил я.

— В мешке, — прерывистым голосом ответил неизвестный.

— Что именно?

— Наган и финский нож.

— А ампула с ядом?

— Я ее выбросил.

Он был бледен, временами его бил озноб, и на лице выступал холодный пот. Опасаясь, как бы он не впал в шоковое состояние, я распорядился дать ему сигарету. Постепенно бледность на его лице стала исчезать, и когда он чуть оживился, я спросил:

— Где Ваши партнеры, сколько было вас?

— Двое, только двое: я и мой командир.

— Он тоже должен придти, когда?

— Нет, мы условились встретиться в Москве.

— Когда?

— Через неделю.

— Он — радист.

— Нет, разведчик, старший группы.

— Если он возглавляет группу, значит, с вами еще кто-то был. Почему скрываете?

— Клянусь, говорю правду. Он главный, поэтому я назвал его старшим группы.

— Что у вас в мешке, кроме оружия?

— Деньги, второй комплект документов, чистые бланки документов, личные вещи, продукты.

В это время появились Смирнов, Степанов и Антонов, пришедшие принимать от нас очередную вахту.

— Все, Сережа, ожидание наконец-то закончилось, — радостно заметил я, кивая в сторону задержанного. — Пошли в палатку, надо составить акт о задержании и опись изъятых вещей.

Задержанный шел рядом со мной в окружении пограничников и бойцов, держа в руках мешок и чемодан. Связывать ему руки при наличии такого сопровождения я посчитал излишним, тем более, что во всем его облике и особенно поведении отмечались робость и податливость, исключавшие возможную агрессивность.

В палатке Смирнов приступил к составлению акта и описи, а я продолжил разговор с задержанным, предврительно ознакомившись с изъятыми у него личными документами.

— Костин Сергей Николаевич — это ваши действительные данные?

— Да, это мои настоящие фамилия, имя и отчество.

— Где и когда вы родились?

— Я родился 2 июля 1918 года здесь, в Егорьевском районе Московской области, деревня М-ка.

— Русский?

— Да.

— Кто ваши родители?

— Крестьяне. Отец Николай Матвеевич, был инвалидом первой империалистической войны, умер от тифа в 1920 году. Мать Пелагея Васильевна, все время жила в деревне, там же оставалась, когда я уходил на фронт, ей 56 лет.

— Чем занималась?

— Она колхозница, работала скотницей, что делает сейчас, не знаю.

— Как вы оказались здесь?

— Меня выбросили с самолета на парашюте немцы.

— С кем и с какой целью?

— С напарником, о котором я говорил, для ведения разведки.

— Вы хотите сказать для проведения шпионской работы в нашем тылу, так?

— Да, правильно.

— Когда вас выбросили?

— Шестнадцатого мая: ночью в ноль два тридцать.

— Что было дальше?

— Мы собрали вещи, спрятали парашюты и ушли с места приземления в направлении примерно на три километра. Сели отдохнуть, позавтракали. В восемь ноль-ноль напарник приказал мне развернуть рацию, продиктовал текст радиограммы, в котором сообщалось о благополучном приземлении, выражалась благодарность летчикам за точность выброски, указывалось, что дальнейшая связь после надежного устройства. Телеграмму зашифровал и передал я. Делать это мне не хотелось, но зная свирепость напарника и его преданность немцам, пришлось уступить, чтобы не обострять отношений и не вызвать подозрений в отношении моего намерения порвать с ним.

— Вашу радиограмму приняли немцы?

— Да, связь была двусторонней, прием радиограммы подтвердили.

Далее Костин рассказал, что они нашли место для тайника под старой высокой сосной, вырезали ножом на ее стволе метку, спрятали рацию и вышли на шоссе. Здесь они расстались, напарник на попутной грузовой автомашине уехал в сторону Егорьевска, а Костин — тоже таким же способом, — в обратном направлении до населенного пункта Рязановский с намерением пробраться в родные места.

На этом беседу пришлось закончить. Прибыл курьер из райотдела, и нужно было уезжать. В палатку пригласили Матвеева и Петренко, участвовавших в операции по задержанию для подписания акта и описи изъятых вещей. Свои подписи поставили также я, Смирнов и Костин. Документы были датированы двадцатым мая 1942 года.

Закончив сборы, вышли на шоссе. Там стояла наша полуторка, на которой прибыл курьер, Костина посадили в кузов в окружении пограничников и бойцов под наблюдением Смирнова. Я сел рядом с водителем.

В Егорьевске я зашел в райотдел, проинформировал о сути дела начальника, договорился с ним об установлении матери и других родственников Костина, прекращении дальнейшего розыска агентов и позвонил Барникову, сообщив о завершении операции и отъезде группы в центр.

На Малой Лубянке, где остановилась машина по прибытии в город, из приемной управления НКВД по Московской области я связался по телефону с Барниковым, спросил, какие будут распоряжения.

Барников приказал — пограничников и бойцов отпустить в свои подразделения, а вместе со Смирновым и задержанным подняться к нему. — Пропуска будут на центральном подъезде, — предупредил он.

Поблагодарив участников группы и попрощавшись с ними, мы со Смирновым и Костиным направились к Барникову.

В приемной находилась одна секретарь-машинистка Маша.