А. Кручинин - Белое движение. Исторические портреты

Добровольцы покидали Ростов. Впереди вытянувшейся колонны с винтовками и вещевыми мешками за плечами молча шли генералы Корнилов, Деникин, Романовский, Лукомский, Алексеев. О чем думали генералы, вглядываясь в бескрайние заснеженные просторы? О том, чем была Русская Армия и чем стала в виде этих жалких нескольких десятков повозок? О том, что их ждет впереди?

«Мы уходим в степи, - писал генерал Алексеев. — Можем вернуться только, если будет милость Божья». Не менее тревожные мысли посещали и Антона Ивановича, решившего оставить молодую жену в Ростове, дабы не подвергать ее опасностям предстоящего похода. Ксения Васильевна, подчинившись воле мужа, поселилась в меблированной комнате в доме, принадлежавшем богатой армянской семье. На ее счастье, в городе никто ее не знал. Жила она под девичьей фамилией, поэтому никому и в голову не пришло, что совсем еще молодая девушка является женой известного генерала.

Итак, маленькая Белая Армия, покидавшая Ростов, шла навстречу неизвестности. Начинался ее первый поход, который получит название Ледяного и принесет России славу новых, рожденных в походе полков.

Штаб генерала Корнилова, выйдя из Ростова, еще не знал, куда он поведет Добровольческую Армию. Правда, и вариантов было не так уж много: донские зимовники — отдаленные места в степи, куда на зиму отгоняли табуны лошадей, - или Кубань. Корнилов и Лукомский стояли за первый вариант, ибо в зимовники направил свой казачий отряд генерал П. X. Попов, не пожелавший оставаться в Новочеркасске, занятом большевиками. За Кубань были генералы Алексеев и Деникин. На военном совете их поддержало большинство. Антон Иванович выступал не столько за Кубань, сколько против движения Армии на восток, в район зимовников, полагая, что части в скором времени окажутся зажатыми с одной стороны весенним половодьем Дона, а с другой - железной дорогой Царицын - Торговая - Тихорецкая - Батайск, контролируемой большевиками. В конечном счете доводы Деникина убедили генерала Корнилова.

В большой станице Ольгинской остановилась вся Армия. Вид у Армии был потрясающим, поражала пестрота в одежде: мелькали офицерские шинели и гражданские пальто, гимназические фуражки, папахи и шляпы, обуты были не менее разнообразно - сапоги, валенки, опорки. Антон Иванович, потерявший походный чемодан с мундиром, был в штатском. У многих офицеров на плечах красовались погоны собственноручного изготовления: кусок попавшегося под руку материала, на котором химическим карандашом были нарисованы просветы и звездочки. Издали, как вспоминали участники этого похода, Армия напоминала цыганский табор. И только по четко отдававшимся командам можно было понять, что это была все же армия.

Здесь произошло переформирование. Антона Ивановича генерал Корнилов назначил помощником Командующего Армией. «Функции довольно неопределенные, - вспоминал Деникин, — идея жуткая - преемственность». Станицу Армия покинула спустя два дня и стала медленно продвигаться к станции Егорлыцкой. Была непролазная грязь. В пути присоединялись новые добровольцы - группами, в одиночку, некоторые были больными, ранеными, но все делали вид, что здоровы - лишь бы их не оставили на растерзание большевикам. В переходах старались избегать столкновений с красными, ибо не было необходимых сведений и о противнике, и об обстановке за пределами небольшой колонны, в которую вытянулась Добровольческая Армия. Сказывалось отсутствие должного числа конницы, которое не позволяло производить дальней разведки. Когда выяснилось, что армия уходит на Кубань, полутора-тысячный отряд Донских казаков генерала Попова отказался присоединиться к Добровольцам. Вспоминая тот день, Антон Иванович писал: «Для нас Дон был только частью русской территории, для них понятие Родины раздваивалось на составные элементы - один более близкий и ощутимый, другой отдаленный, умозрительный».

Корнилов отдал приказ двигаться как можно быстрее в направлении столицы Кубани - Екатеринодара. Добровольцев, двигавшихся по бескрайней степи, более всего занимал вопрос - как встретят? Слухи были разными, одни с оптимизмом говорили, что непременно хлебом-солью, другие с раздражением противились таким фантазиям и возражали: пулями, пулями нас встретят, если не шрапнелью.

В боях со встречавшимися заслонами красных сказывалось явное преимущество Добровольческой Армии в четком и умелом командовании. Не было лишней пальбы, выдерживалась дистанция - все как на учениях. Артиллерия стреляла точнее, в каждом выстреле чувствовалась рука профессионального офицера-артиллериста. Напротив, снаряды большевистских орудий ложились далеко от цели. Русский офицер умел «показать штык» лучше своих солдат, оказавшихся по другую сторону фронта.

У многих Добровольцев, покинувших Ростов и Новочеркасск, остались в этих городах родные и близкие. В пути до Армии доходили рассказы о зверствах, которые учинили большевики, занявшие города. «Город (Ростов. — Ю. Т.) наполнился стонами и плачем отцов, матерей, жен, братьев, сестер по убитым, изнасилованным и замученным на их же глазах родственникам, - писал агент контрразведки, гвардейский подпоручик Н. Ф. Сигида, оставшийся на Дону. — Убивали всех, кто так или иначе подвертывался под руку. Особенно кошмарные сцены происходили в первые дни, когда власть как таковая находилась в руках любого вооруженного, взявшего себе право казнить и миловать по своему усмотрению». Неудивительно поэтому, что взятых в плен красногвардейцев расстреливали. Среди пленных были и бывшие офицеры...

«Вот она, новая трагедия русского офицерства! - писал генерал Деникин. - Мимо пленных через площадь проходили одна за другой добровольческие части. В глазах добровольцев презрение и ненависть. Раздаются ругательства и угрозы... Только близость штаба спасает их от расправы.

Проходит генерал Алексеев. Он взволнованно и возмущенно упрекает пленных офицеров. И с его уст срывается тяжелое бранное слово. Корнилов решает участь пленных:

- Предать полевому суду.

Оправдания обычны: не знал о существовании Добровольческой армии... не вел стрельбы... заставили служить насильно, не выпускали... держали под надзором семью...

Полевой суд счел обвинение недоказанным. В сущности не оправдал, а простил. Этот первый приговор был принят в армии спокойно, но вызвал двоякое отношение к себе. Офицеры поступили в ряды нашей армии».

В кубанских станицах Армию встретили приветливо, радушно, находились и желающие пополнить ее ряды. Но 1 марта у Березанской Добровольцев неожиданно встретили огнем красные кубанцы: на станичном сходе верх одержали иногородние и болльевизированные «фронтовики». Бой длился недолго. Развернувшиеся цепи Корниловского и Офицерского полков быстро рассеяли красных. Вечером того же дня казаки-старики учинили расправу над своей молодежью - высекли нагайками.