Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Нансен и мир)

Специальный вагон был последним в поезде, в огромное окно в конце вагона можно было обозревать огромные просторы. Нан­сен глядел и не мог наглядеться.

«Во время безостановочного движения на восток душа словно расширялась, стремясь впитать в себя впечатления от новой части света, вдруг открывшейся ей. Но невольно возникали опасения, что не успеть усвоить всю массу впечатлений, привести их в долж­ный порядок. Взору открывались все новые и новые горизонты, и лишь одна мысль повторялась все более и более настойчиво: еще много места на земле, и его хватит надолго. Рано еще опасаться перенаселения».

Так доехали до самого Владивостока, а оттуда по Уссурийской дороге на север через плодородный Приморский край до города Хабаровска, где опять был замечательный прием, опять лекции и речи. Отец все время был в движении, стремясь получить как можно больше впечатлений и собрать материал. В музеях он изу­чал прикладное искусство коренного населения. В Хабаровске он с изумлением обнаружил, что местные сани с их загнутыми вверх концами полозьев, скрепленными между собой ремнями, удиви­тельно похожи на те, которые он сам когда-то сконструировал для перехода через Гренландию и которые позднее стали применяться но всех полярных экспедициях. «Если не ошибаюсь, мне тогда не­откуда было узнать об этой конструкции, значит, существуют вещи, которые сами собой напрашиваются».

Проезжая по Амурскому краю, он осмотрел эту огромную почти безлюдную страну, покрытую густыми девственными лесами, го­рами, реками и необозримыми болотами, в недрах которой скрыты богатейшие запасы минералов и золота. Постройка Амурской до­роги, которую он назвал «чудом техники», подвигалась с огром­ным трудом из-за плохого климата, необычной почвы и из-за эпи­демий малярии и других болезней. [159] Амурская железная дорога от станции Куенга Забайкаль­ской железной дороги до Хабаровска протяженностью 1998 км строилась на средства казны в течение 1908—1916 гг. В 1913 году она была еще да­леко не закончена, большую часть пути пришлось поэтому ехать на лошадях. Нансен этому обрадовался — так было легче ознако­миться с природными условиями края. Например, он обратил вни­мание на многолетнюю мерзлоту и связанные с нею наледи.

Последней сибирской станцией был центр горнопромышлен­ного Урала город Екатеринбург.

«Вот скоро и конец. И мне невольно становится грустно при мысли о том, что надо расставаться с этими обширными лесами Сибири и ее торжественно строгой природой, где только простые величавые линии и никаких мелочей. Я полюбил эту бескрайнюю страну, необъятную, как само море, страну нескончаемых рав­нин и гор, с закованным в лед побережьем Ледовитого океана, пустынным привольем тундры, загадочными дебрями тайги, вол­нистыми степями и синими лесистыми горами — где лишь местами вкраплены клочки обжитой земли».

В Петербург приехали в конце октября. Однажды вечером по­шли в театр. В антракте на сцену вышел директор и объявил, что среди публики присутствует Нансен. Все поднялись, раздались аплодисменты. Пришлось отцу встать и улыбками и поклонами отвечать на овации.

Когда отец вернулся в Христианию в октябре 1913 года, Вос­точный вокзал был переполнен журналистами. Но он никому не стал отвечать на вопросы. «Сейчас я хочу только одного,— смеясь сказал он им,— увидеться с детьми».

Позже отец много рассказывал об этом долгом удивительном путешествии. Он привез нам и подарки — русские шкатулки и шали и многие другие удивительные вещи, каких мы никогда в жизни не видели. Отец был просто переполнен впечатлениями и новыми мыслями и идеями о географических, метеорологических и этнографических особенностях Сибири. Он сразу же принялся за обработку материала. Беседовал с русскими специалистами о систематических исследованиях процесса тундрообразования, ко­торый его заинтересовал, о возможностях планомерного освоения пустующих земель в районе Амура и о множестве других дел. Его увлекла мысль об организации этнографической экспедиции на Дальний Восток. Говоря о путешествиях Свена Гедина, он добав­лял, что «многое еще требует дальнейших исследований», поэтому ему очень хотелось самому отправиться на Восток. Даже в январе 1917 года, когда Лиду предстояло поехать в Америку, Нансен поручил ему навести справки у китайского посла в Вашингтоне Веллингтона Ку, нельзя ли будет получить разрешение на путе­шествие по Центральному Китаю. Веллингтон Ку отвечал, что китайское правительство несомненно пришлет Нансену приглаше­ние. Но революция в России и вслед за ней работа в международ­ных организациях помешали этим планам.

По возвращении из поездки по Сибири Лид как-то провел ве­чер в Пульхёгде. Отец спросил, не собирается ли он писать о пла­вании в Сибирь. Лид ответил, что у него столько дел с Сибирским обществом, что ему просто не до этого. «Тогда я напишу сам»,— сказал отец. Просто он по своей тактичности не хотел перебегать дорогу Лиду. Осенью 1914 года в Норвегии вышла толстая книга «По Сибири». Она сразу же была переведена на английский, а вскоре и на многие другие языки. В Европе бушевала война, и все же книга вызвала большой интерес. В Германии она вышла четырьмя тиражами. Это и понятно — книга рассказывала о кон­тиненте, доселе малоизвестном на Западе. В предисловии отец писал:

«Прошел почти год, с тех пор как была написана ббльшая часть этой книги, написана под ошеломляющим впечатлением от бесконечных просторов на востоке, в Азии, все еще ожидающих человека. Как утешительно было убедиться воочию, что на земле еще много места, где могут возникнуть миллионы счастливых се­мейных очагов.

И какой ужасной нелепостью представляется картина миро­вого пожара, который все сильнее разгорается у нас в Европе. Чем кончится это всемирное побоище, пока никому неизвестно. Оно может привести к полной переоценке всех наших жизненных ценностей и перевести старую Европу на совершенно новые рель­сы, какие — пока никому не дано знать. Но одно мы знаем — ве­ликие сибирские леса, бескрайняя тайга, плавные реки и волнистые степи, лежащие в стороне от грохота битв, все еще дожидаются людей, ждут, когда людям надоест разрушение. Тогда все, что ска­зано в этой книге, пригодится для будущего».

Поздней осенью 1913 года с Мольтке My случился удар, после которого он так и не оправился. Силы — и духовные, и физи­ческие — все убывали, и к рождеству он скончался. Опять мы с отцом стояли над могилой, поддерживая друг друга. Мы оба потеряли одного из самых дорогих друзей.

О Мольтке My кто-то сказал, что главным его недостатком было отсутствие эгоизма. Арне Гарборг даже предложил основать «общество защиты Мольтке My», так он был беззащитен перед толпами денно и нощно осаждавших его людей, стремившихся носпользоваться его знаниями и фантазией. Никому он не умел от­казывать. Как сказал Гарборг, «если не поставить сторожа у две­рей Мольтке — и глазом не моргнешь, как его вгонят в гроб». Но такого сторожа не было, и Мольтке ушел от нас в воз­расте всего пятидесяти четырех лет. Утрата была тяжелой для страны и невосполнимой для друзей. В истории нашей литературы уже давно признан его большой вклад в дело изучения народных сказок и преданий. Правда, некоторые высказывались довольно резко по поводу издания им сказок Асбьёрнсена и My, и его даже обвиняли в том, что он якобы «переиначил» Асбьёрнсена. Но нель­зя забывать, что сам Асбьёрнсен завещал ему свои сказки и пору­чил сделать их доступными для последующих поколений, заменив в них устаревшие речевые обороты живыми, разговорными. Вдобавок Мольтке продолжал дело Асбьёрнсена и своего отца — за­пись фольклора. Он разъезжал по всей стране, записывал сказки, предания и песни. И осенью 1912 года выпустил том «Норвежских народных песен времен средневековья» с предисловием, написан­ным им самим вместе с Кнутом Лиестелем [160] Лиестель, Кнут (1881 —1952),— норвежский ученый, ис­следователь народного фольклора; основатель (1914 г.) и руководитель Норвежского собрания письменных памятников фольклора. .