Царствование Николая Второго. Том 2

Я понимаю, что можно было быть недовольным, так как в это сумасшедшее время те лица, которые душу готовы заложить, чтобы попасть в министры или ген.-губернаторы, вследствие бомбобоязни улепетывали от этих постов. Теперь только они сделались храбрыми и спасителями отечества... Впрочем, я не отношу этого замечания к Герарду, который отказывался от финляндского ген.-губернаторства из скромности. Через несколько дней последовало его назначение. Главным военным начальником был назначен Бекман, т. е. начальником дивизии. Затем во время моего премьерства я видел раза два-три Герарда. Это было по поводу его некоторых просьб дать места бывшим сотрудникам Бобрикова в Финляндии. Позже мне пришлось иметь дело с Герардом, как финляндским ген.-губернатором, при обсуждении проекта основных законов. Тогда финляндский ген.-губернатор совсем не зависел ни от премьера, ни от министерства вообще, а имел непосредственный отношения к Его Величеству, и Государь стремился иметь дело даже с министрами объединенного министерства помимо председателя совета, так сказать, "en cachette" от него и в действительности имел такие отношения со всеми, если можно так выразиться, некорректными министрами, как например Дурново, с которым мои ненормальные отношения слагались более всего на этой почве, хотя я его выбрал и по моему настоянию вопреки несимпатии к нему Государя он был назначен.

Впрочем, несимпатия эта основывалась главным образом на том, что Государь опасался, что он будет недостаточно реакционный министр. Если бы при таком настроении Государя я заявил претензии влиять на финляндские дела, то, конечно, Его Величество почел бы это неудобным, если не сказать более.

Что же касается истории основных законов, то я рассчитываю об этом говорить далее; покуда же скажу, что как только я получил проект основных законов, составленный по обыкновению "en cachette", то ко мне явился известный финляндский деятель Мехелин. Тогда уже он был назначен вицепредседателем сената. Ранее сего я его видел два раза, причем первый раз кажется еще до 17 октября. Оба раза я говорил с ним весьма недолго по неимению времени, но он {244}произвел впечатление умного, культурного и образованного человека, но заядлого финляндца. Это, конечно, не порок, но с этим русский государственный деятель должен считаться. Явившись ко мне в третий раз, он мне заявил, что ему сделалось известным, что заготовлен проект основных законов, в которых совершенно уничтожается финляндская конституция. Я ему ответил, чтобы он не верил всяким ходячим толкам.

В то время ходила целая масса самых невероятных басен, которые многие принимали за действительность. Он мне ответил, что ему это передавали из достоверных источников, и что этот слух, если он распространится в Финляндии, опять внесет там смуту, после того как край начал успокаиваться и приходить в себя от "бобриковского кошмара". В то время еще вся Империя была в смуте, а потому находя нежелательным, чтобы распространялись неверные сведения, могущие мутить население вообще и финляндцев в частности, я ему сказал: "Я вас могу положительно уверить, что слухи, до вас дошедшие, не верны, дайте мне слово, что если я вам это сейчас докажу, то вы немедленно поедете в Финляндию и примете все меры, чтобы там не распространялись неверные сведения, распускаемые смутьянами, и что то, что я вам прочту, покуда останется между нами".

Когда он мне дал это слово, которое он в точности и исполнил, то я ему сказал: "как раз только вчера я получил от Его Величества проект основных законов, составленный помимо совета министров, для обсуждения его в совете". Там есть только одна статья, касающаяся Финляндии, которая гласит: "Великое Княжество Финляндское, состоя в державном обладании Российской Империи и составляя нераздельную часть Государства Российского, во внутренних своих делах управляется на особых основаниях" и затем более ни слова. Мехелин видимо успокоился, но просил меня продиктовать ему эту статью. Я ее продиктовал, затем он мне сказал, что статья эта вследствие неопределенности своей редакции может вызвать впоследствии недоразумения, а потому просил меня разрешить ему представить к этому предмету соображения. Я это разрешил, и он мне представил краткую записку с проектом своей редакции (находится в архиве совета министров). Я почел нужным, как статью проекта основных законов о Финляндии, так и записку Мехелина с предложенной им редакцией сейчас же переслать Герарду и просить его прибыть на заседание совета министров, в котором обсуждалась между прочим статья о Финляндии. Это был второй раз, {245}когда я видел Герарда с тех пор, как он стал ген.-губернатором, и на этот раз обсуждал с ним вопрос, касающийся Финляндии. На заседаниях совета, в которых рассматривался проект основных законов, имея в виду Финляндию, кроме ген.-губернатора Герарда я пригласил вицепредседателя Государственного Совета Фриша и члена Государственного Совета известного профессора Таганцева, как лиц, которые в последние 10--15 лет до 17 октября участвовали во всех комиссиях, имевших целью большее объединение Финляндии с Империей, и которые (в особенности Таганцев) считались большими партизанами мысли наибольшего объединения хотя бы с нарушением некоторых данных или присвоенных Финляндией конституционных вольностей. На этом заседании была единогласно отвергнута редакция Мехелина и взамен вышеприведенной редакции была принята следующая, приобретшая силу основного закона:

"Великое Княжество Финляндское, составляя нераздельную часть Государства Российского, во внутренних своих делах управляется особыми установлениями на основании особого законодательства".

Редакция эта была установлена в полном согласии с Герардом. Указывая, что будучи премьером, все дела, касающиеся Финляндии, решались помимо меня, я этим нисколько не хочу сказать, что Н. Н. Герард сделал какую либо ошибку в своем управлении. Напротив того, я уверен в том, что он вел по тому времени вполне разумную политику, что благодаря ему Финляндия тогда начала успокаиваться. Я думаю даже, что если бы он остался, то Финляндия вполне успокоилась бы. Все упреки в том, что он будто бы мирволил финляндцам, что он вел Финляндию почти к полному отъединению от Империи, -- все подобные упреки черносотенной и рептильной печати (особливо "Нового Времени") представляют сплошную ложь и клевету.

Конечно, Н. Н. Герард и умнее, и патриотичнее, и государственнее всех его подобных критиков. Но, может быть, действительно новый выборный закон в Финляндии пошел более, нежели это было осторожно, в сторону демократическую, точно так и другие законодательные меры пошли более, нежели это было осторожно, в левую сторону. Но едва ли Герард здесь в чем либо грешил; это было осуществление манифеста по Финляндии от 22 октября, именно того манифеста, о котором я говорил ране и в появлении коего на свет Герард не принимал никакого участия. Герард стоял строго {246}на почве законности и конституционных начал так, как они понимались по отношении Финляндии вплоть до наступления Бобриковского режима.