Царствование Николая Второго. Том 1

Факт тот, что относительно приготовлений наших к военным действиям на Дальнем Востоке мы не принимали почти никаких серьезных мер, будучи уверены, что ранее всего нам грозить война на Западе.

Тогда в Японии посланником был барон Розен, который затем был послом в Америке и состоял при мне вторым уполномоченным при заключении мирного договора в Портсмуте.

Барон Розен человек честный, рассудительный, но с немецким мышлением. Он предупреждал правительство, что в Японии вол-нуются, советовал бросить затеи ("заслон") на Ялу, войти в соглашение с Японией относительно Кореи, но держался того мнения, что Манджурия должна быть наша. Он держался этого мнения с немец-ким благородным упрямством.

Между тем Манджурия не могла быть нашей; было бы хорошо, если бы за нами осталась восточно-китайская дорога и коварно захваченный Квантунский полуостров с Порт-Артуром. Ни Америка, ни Англия, ни Япония, ни все их союзники явные или тайные, ни Китай никогда не согласились бы нам дать Манджурию, а потому держась убеждения, что так или иначе, а нужно захватить всю Манджурию, устранить войну было невозможно. Этого не понимал барон Розен, а потому и не представлялся удобным дипломатом для ведения переговоров в такое критическое время с Японией, в особенности под руководством в сущности по уму хитрого армяшки, как Алексеев.

{262}Само собою разумеется, что характеризуя так Алексеева, я не хочу обидеть этим армян, ибо действительно сравнение натуры всех армян с низенькою натурою Алексеева для них было бы обидно. Я хочу сказать, что Алексеев по натуре мелкий и нечестный торгаш, а не государственный дипломат.

Камарилье Государя всегда нужны козлы искупления, на которых спускают свору полубешенных псов в случае неудачи полити-ческой охоты.

После 17 октября таким козлом оказался я и свора псов черной масти была спущена при молчаливом соизволении Его Величества на меня. Но я Бог даст сие выдержу, а затем история, надеюсь, скажет свое правдивое слово.

Графа Ламсдорфа в конце концов стремились сделать козлом искупления за нелепейшую, бессмысленнейшую, бездарнейшую, а потому и несчастнейшую японскую войну. Конечно, Государь сам этого не делал, это делала прокаженная дворцовая камарилья, но должен сказать, что Государь сие знал и допускал. Грустно сказать, но это черта благородного Царского характера.

На такие (впрочем и на многие другие вещи) никогда бы не пошел благороднейший Царь -- Его Отец -- Император Александр III. Царь, не имеющий царского характера, не может дать счастья стране.

Александр III был простой человек, но был Царь и дал России 13 лет покоя. Вильгельм I был не мудрее Александра III и сделался великим потому, что у него был царский характер.

Коварство, молчаливая неправда, неумение сказать да или нет, и затем сказанное исполнить, боязненный оптимизм, т.е. оптимизм как средство подымать искусственно нервы -- все это черты отрицательные для Государей, хотя не великих.

Так как может быть публика когда либо прочтет эти строки, то я чувствую нравственную потребность сказать несколько слов о графе Ламсдорфе. Граф был благороднейшим и во всех отношениях порядочным человеком. Умный, бесконечно трудолюбивый, будучи сорок лет в министерстве и правою рукою cepии последних министров иностранных дел, он отлично знал свое дело. Это не был орел, но дельный человек. Он пользовался уважением всех дипломатов, так как, если что говорил, то говорил правду.

{253}Человек с изысканными светскими манерами, но не любящий и даже не переносящий общества. В заседаниях не мог говорить; наедине или в близком кругу всегда выражал свое мнение толково и с большим знанием. Что касается японской войны, то первым шагом к ней было взятие Порт-Артура (Квантунской области) и как последствие сего -- сооружение южной ветки восточно-китайской дороги. Это сотворил бывший тогда министр иностранных дел гр. Муравьев, недурной человек, но типичный легкомысленный хлыщ.

Он играл шута при дворе и имел счастье забавлять Их Вели-чества, в особенности молодую Государыню своими анекдотами, впро-чем, насколько мне известно, весьма плоскими.

Тогда граф Ламсдорф был товарищем графа Муравьева и затем, когда он сделался министром и мне приходилось указывать ему на крупнейшую ошибку взятия Порт-Артура, он, граф Ламс-дорф, хоть и не защищал легкомысленной политики графа Муравьева, но старался находить различные оправдания. Граф Муравьев сделал эту глупость, желая подладиться к Императору, а Император, с одной стороны по молодости, с другой стороны, вероятно, по естест-венно родившемуся в нем дурному чувству к японцам после покушения на Его жизнь во время пребывания Его в Японии (хотя Он об этом никогда не говорил) и, наконец, главное, по склонности Его прославиться, в глубине души желал победоносной войны. Я даже думаю, что если бы не разыгралась война с Японией, то явилась бы на границе Индии и в особенности в Турции из-за Босфора и она затем, конечно, распространилась бы.

После коронации Его Величества, поездки во Францию и смерти князя Лобанова-Ростовского, вследствие беспорядков в Малой Азии, Нелидов (тогдашний посол в Константинополе) чуть-чуть не втащил нас в войну с Турцией. Я один высказался в заседании, под председательством Государя, против нее и хотя Государь решил дело вопреки моему мнению, но затем благодаря помощи, оказанной мне некоторыми лицами (Великим Князем Владимиром Александровичем и К. П. Победоносцевым), Его Величество принял решение согласно моему мнению.

Будучи министром иностранных дел, граф Ламсдорф проводил всегда честно и мудро политику миролюбивую. Что касается Дальнего Востока, он всегда шел со мною, избегая всяких мер, которые могли бы расстроить наши отношения с Китаем и Японией, которые впрочем после захвата Квантуна уже были порядочно испор-чены. Он делал все от него зависящее, чтобы избегнуть войны с {254}Японией, но его влияние было ничтожно, а поведение, как министра по отношению к своему Государю, несоответственно.

Он в сущности по отношению к этой несчастной войне говорил всегда то же, что и я, но он говорил мягко, я решительно, а иногда резко (в чем меня часто упрекали и в чем, может быть, я и был иногда виноват по отно-шению к моему Государю). Граф Ламсдорф избегал видеться со всею сворою, которая тащила Государя на войну. Я с ними виделся, по крайней мере не избегал их, старался их обессилить и они знали, что я на их сторону не стану и буду сражаться до конца. В конце концов, так как Его Величество не без основания убедился, что я буду в этом вопросе всегда против войны и потому уже никоим образом не буду содействовать этой пагубной затее, то Он меня, по-просту сказать, прогнал с поста министра финансов, поставив на, пожалуй, очень почетный, но бездеятельный пост.