Исаак Кобылянский - Прямой наводкой по врагу

«Вахтенный метод» просуществовал недолго. Раздобыли баркасы, погрузили в них пушки и доплыли до более-менее сухой поляны в болотистых плавнях. С этой поляны мы вели огонь через Днепр по подъездным путям к элеватору, чем воспрепятствовали попыткам немцев вывозить хранившееся там зерно. Однажды стреляли по катеру, с которого гитлеровцы пытались высадить десант на наш берег. В конце концов противник засек тревожившую его батарею и метким залпом накрыл расположение пушек. Но счастье было на нашей стороне — спасителем оказался болотистый грунт, от которого мы здесь все время страдали. Вражеские снаряды погружались в него, прежде чем взорваться, и вылетавшие из трясины осколки теряли убойную силу. Единственной жертвой этого огневого налета стал Василий Пантелеев, получивший легкое ранение и вскоре вернувшийся в батарею.

Среди нескольких солдат, пополнивших батарею в сентябре, самым молодым был Вячеслав Цыбульский. Он попал к нам где-то на границе Донбасса и Запорожской области. Восемнадцатилетний голубоглазый русый парень чуть меньше среднего роста, он вызывал симпатию с первого взгляда. Помню его, только что прибывшего к нам, в аккуратно подпоясанной выцветшей гимнастерке и пилотке, лихо надвинутой на лоб. Он был в солдатских ботинках и ровно завязанных черных обмотках. Все его ответы на наши обычные вопросы (где воевал, что умеешь и т.д.) были короткими и четкими, жесты — уместными и быстрыми. Чувствовалось, что он хочет понравиться своим будущим командирам. Я настойчиво просил направить Цыбульского в мой взвод, но ему досталась должность связиста во взводе управления. В следующие дни, когда мы имели несколько столкновений с немцами, отступавшими в сторону низовья Днепра, Вячеслав, как и предвиделось, показал себя исполнительным, очень расторопным и не трусливым воином.

В первых числах ноября мы достигли Цюрупинска, и Слава оказался в плавнях, на наблюдательном пункте командира батареи. Через несколько дней его ненадолго отправили с каким-то поручением в Цюрупинск, где располагались тылы батареи. Цыбульский на НП не вернулся, а следующим утром стало известно, что его арестовал старший уполномоченный СМЕРШа. Оказалось, что Вячеслав был коренным жителем Цюрупинска, с приходом немцев стал служить в местной полиции, отличался особой преданностью новой власти. Он возглавлял розыск прятавшихся от немцев местных евреев, лично конвоировал колонну из семидесяти несчастных стариков, женщин и детей, активно участвовал в их расстреле на окраине города.

Когда советские войска прорвали оборону немцев на реке Молочной, Цыбульский понял, что ему надо исчезнуть из Цюрупинска, где все знали о его преступлениях. И он своевременно ушел из города на северо-восток, успел удалиться на двести с лишним километров и лишь там предстал перед военкомом. Если бы наша часть пошла на запад, что казалось самым естественным, то Цыбульского никто не разоблачил бы. Но, как говорится, пути господни неисповедимы, и наш боевой маршрут прошел через родной город немецкого наймита, жестокого палача. Здесь его сразу опознали, а через несколько дней в городе состоялся открытый суд, в котором выступило много свидетелей обвинения. Цыбульского приговорили к смертной казни через повешение. Приговор был приведен в исполнение на небольшой площади в центре Цюрупинска. Я в эти дни был в плавнях, да и не было желания смотреть на мертвое тело Цыбульского, который поначалу мне так понравился.

В середине декабря нас отвели во второй эшелон, чтобы пополнить сильно поредевшие полки дивизии. И на этот раз период между боями оставил много воспоминаний.

Почти полтора месяца дивизия размещалась на правобережной Херсонщине в большом селе Чулаковка. Основную часть этого периода мы из-за непогоды сидели в хатах и... выпивали. Самогон здесь регулярно варили в каждой семье (поспешно отступавшие немцы не сумели вывезти всю пшеницу из местного элеватора). В отличие от Цюрупинска, где нас поначалу угощали в знак благодарности за изгнание немцев, здесь мы появились как временные постояльцы, и за самогон приходилось платить.

Пили в нашей батарее практически все, кроме выходцев из среднеазиатских республик (да и среди них бывали исключения).

Снабжавших нас самогоном жителей Чулаковки больше денег интересовала одежда и обувь, в результате немалое количество предметов летнего обмундирования и солдатского белья перекочевало в их сундуки. Это обстоятельство натолкнуло смекалистых солдат из соседнего полка на полезную идею. История эта случилась в конце декабря на окраине Чулаковки. Однажды днем в дверь окраинной хаты постучал молоденький щуплый солдат в телогрейке. В руке он держал небольшой сверток. Дверь открыла пожилая женщина, и солдат развернул сверток, в котором была ношеная солдатская гимнастерка. Распрямив ее, солдат спросил:

— Поменяем на жратву, бабуся?

— А що ти хочеш за не?

— Десяток яиц, шмат сала и полбуханки хлеба белого.

— Гаразд. Заходь до хати та почекай хвилинку, зараз зберу.

Через несколько минут солдат, неся в руке узелок со съестным, бодрым шагом шел в обратном направлении.

На следующий день в такое же время у той же двери стояли двое — рослый сержант с автоматом наперевес и вчерашний солдат, на котором сегодня были лишь брюки, белая нательная рубаха да ботинки. Он стоял, дрожа от холода (температура была около нуля), без телогрейки, шапки и обмоток. Сержант постучал в дверь прикладом автомата, громко и настойчиво. Как только в дверях показалась хозяйка, он спросил:

— Женщина, вы узнаете арестанта?

— Авжеж, цей солдатик приходив учора.

— За хищение военного обмундирования он пойдет под трибунал.

— Ой лишенько! Через ту погану гiмнастьорку та пiд трибунал? Та краще заберiть прокляту геть! Зараз винесу.

Не прошло и минуты, как она вернулась, вручила раздетому гимнастерку и захлопнула за собой дверь. Сержант с «арестантом» тут же зашли за угол хаты, где лежали телогрейка и ушанка. «Арестант» оделся, и они отправились к месту своего постоя. По дороге с удовольствием вспоминали вчерашний сытный ужин...

* * *

В честь наступающего Нового 1944 года дивизионное начальство организовало праздничный вечер для старших офицеров дивизии в помещении местной школы (я проник туда совершенно случайно).

Наш комдив, гвардии полковник Кирилл Яковлевич Тымчик, обратился к присутствовавшим с новогодним тостом, в котором были слова, запомнившиеся навсегда. Вот они:

«Помните, товарищи офицеры, что разрушенную хату можно восстановить за месяц, построить большой новый дом — за год, завод — за три года. Новый мужчина, строитель и защитник Родины, может появиться лишь через двадцать лет. Помните об этом и берегите ваших солдат!»