Виктор Прудников - Катуков против Гудериана

В апреле 1942 года Катукова вызвали в Главное автобронетанковое управление. С ним выехал и комиссар Бойко.

В столице близость фронта ощущалась на каждом шагу, на улицах по—прежнему оставались заграждения — стальные ежи, у домов — высокие штабеля мешков, набитых песком и землей, в небе, куда ни посмотришь, плавали аэростаты воздушного заграждения. Кондратенко провел машину через Красную площадь и остановился у здания Народного комиссариата обороны СССР.

Яков Николаевич Федоренко встретил гостей приветливо, предложил чай, бутерброды. То, о чем он сообщил в начале беседы, и радовало, и удивляло: в Красной Армии начали создаваться танковые корпуса.

— Времена меняются, — продолжал Яков Николаевич, — не так давно я говорил вам в этом самом кабинете о решении Народного комиссариата обороны ликвидировать механизированные корпуса. Теперь его решение отменяется. Оборонная промышленность в состоянии дать фронту достаточное количество машин, чтобы создать крупные танковые соединения. Здесь, в Москве, мы уже начали создавать 1–й танковый корпус. Ты, Михаил Ефимович, назначаешься его командиром, а товарищ Бойко — комиссаром. Возражения будут?

Разве могли быть какие—то возражения? Танковый корпус, в сравнении с бригадой, — махина. Наверняка в него должны входить несколько бригад. Федоренко определил все точно: три танковые бригады, 170 машин, мотострелковая бригада, дивизион реактивных минометов, разведывательный батальон и другие подразделения. К тому же командиру предоставлялось широкое поле деятельности при решении оперативно—тактических задач.

В Главном автобронетанковом управлении в эти дни решался вопрос об укомплектовании танкового корпуса командными кадрами. На должность начальника штаба Федоренко порекомендовал опытного офицера — полковника А.Г. Кравченко.

— Хорошо, пусть будет так, — согласился Катуков. — В процессе работы узнаем друг друга, постараемся найти общий язык. Но в оперативный отдел я бы взял майора Никитина, в политотдел — подполковника Деревянкина. А уж без помпотеха Дынера не мыслю своей работы вообще. Нет необходимости характеризовать этих офицеров. За полгода боев каждый из них показал себя настоящим бойцом, знатоком своего дела.

Федоренко не возражал. Удалось отстоять и 1–ю гвардейскую танковую бригаду, которая должна стать костяком нового танкового соединения. Кроме того, в состав корпуса вошли: 49–я и 89–я танковые бригады, 307–й гвардейский минометный батальон. [108] ЦАМО, ф. 3398, оп. 1, д. 10, л. 2.

Много вопросов предстояло решить в Москве, но завершить работу по формированию корпуса Катуков должен был в Липецке, куда, начиная с 6 апреля 1942 года, уже перебазировались танковые и мотострелковые подразделения. Михаил Ефимович нашел время, чтобы побывать в 1–й гвардейской танковой бригаде, прибывшей в Москву и разместившейся в казармах на Хорошевском шоссе. Бойцы с трудом узнавали своего командира. В боевых условиях его привыкли видеть в простой солдатской шинели, уставшего, озабоченного, а тут как будто его подменили. Новенькая одежда, уставные знаки различия, словом, все как положено генералу.

Катукова сопровождал полковник Н.Д. Чухин, принявший бригаду. Михаил Ефимович обрадовался, когда в управлении ему представили полковника и сказали, что Николай Дмитриевич назначается на должность комбрига. В июне 1941 года Чухин был начальником штаба 20–й танковой дивизии. Вместе отступали от западной границы, хлебнули лиха под Клеванью и Дубно.

На общем построении бригады был зачитан приказ о том, что Катуков убывает на более высокую должность — командиром корпуса. На лицах бойцов — и радость и огорчение. Радость из—за того, что их командир заслужил повышение по службе, огорчение — из—за расставания.

Михаил Ефимович дошел до середины строя, остановился, скрывая волнение, тихо произнес:

— Мы не расстаемся. Первая гвардейская будет воевать в составе танкового корпуса. Спасибо вам, дорогие товарищи, за службу. Я никогда вас не забуду…

В этот же день командир корпуса Катуков и комиссар Бойко побывали в Спасских казармах и в Серебряном Бору, где формировались другие части и подразделения, познакомились с их командирами, выяснили состояние дел. Не все еще подразделения готовы были начать движение из Москвы, хотя командиры уже имели на руках приказ штаба корпуса о маршруте движения. Он проходил через Подольск, Серпухов, Тулу, Ефремов, Елец до конечного пункта — Липецка. Надо было поторапливаться.

Перед отъездом в Липецк Катуков зашел в автобронетанковое управление, чтобы доложить Федоренко о начале передислокации корпуса. Танки уже грузились на железнодорожные платформы, а колесные машины пошли на юг своим ходом.

Яков Николаевич выслушал доклад, остался доволен: формирование танкового корпуса, по его мнению, проходило нормально, время, отпущенное для этого, выдерживалось. Он пожелал успехов, как говорят, в боевой и политической подготовке. Теперь именно эти этапы предстояло пройти корпусу — боевую и политическую подготовку перед началом наступления.

Провожая Катукова, Федоренко неожиданно остановился у двери:

— Чуть не забыл, Михаил Ефимович, тебя просил зайти нарком танковой промышленности Вячеслав Александрович Малышев. Не знакомы с ним?

— Встречаться не доводилось.

— Вот и познакомишься. Нарком всегда рад танкистам—фронтовикам. Уверен, ты понравишься ему.

Яков Николаевич вернулся к столу, к телефонному аппарату, покрутил вертушку, набрал номер, с кем—то переговорил.

— Все в порядке, Михаил Ефимович, тебя ждут. До свидания!

С заместителем Председателя Совнаркома и наркомом танковой промышленности разговор состоялся недолгий, но обстоятельный. Малышева интересовало мнение фронтовиков о танках, выпускаемых нашей промышленностью, в первую очередь о «тридцатьчетверках» и «КВ». Как они показывают себя в боях? Удобно ли их ремонтировать в полевых условиях? На какие конструктивные недостатки жалуются танкисты?

Каждый танкист мог сказать немало добрых слов о наших машинах, об их достоинствах. Но они имели и недостатки. Командирам—фронтовикам это было известно доподлинно.

Посылая в бой группы танков с десантом на борту, Катуков всегда волновался за бойцов, сидящих на броне: на машинах не было ни леерных ограждений, ни поручней. И неудобно, и небезопасно. Вот и пришлось высказывать наркому пожелание о том, чтобы танкостроители приваривали вокруг башни поручни.

— Думаю, от этого немудреного технического приспособления польза будет несомненно большая, — говорил Михаил Ефимович.

Малышев поспешно записывал в блокнот все то, что сообщал ему танкист.