Елизавета Литвинова - Жан Лерон Д'Аламбер (1717-1783). Его жизнь и научная деятельность

Эти мысли, конечно, теперь не новы; но они были высказаны Д’Аламбером в середине прошлого столетия. После него многие писали о женском воспитании, но из всех тех, кто говорил приблизительно то же, в ком можно встретить больше задушевности и изящной, изысканной простоты?

В том письме, из которого мы заимствовали эти мысли, Д’Аламбер излагает Руссо свои взгляды на удовольствия вообще и на театр в частности. Руссо говорит, что удовольствия лишни для человека; нечего отдавать им много времени; жизнь так коротка; время дорого. В ответ на это Д’Аламбер замечает, что жизнь не только коротка, но и полна всякого рода несчастий, а приятного в ней очень мало; поэтому нельзя не разрешить людям легких развлечений, которые дали бы им минутное забвение от горькой участи страдать и умирать.

Что касается театральных зрелищ, то они, по мнению Д’Аламбера, страдают только тем, что доставляют нам слишком слабое удовольствие; в них чувствуется бессилие вызвать ту иллюзию, которая необходима, чтобы перенести нас в другой мир.

«Разумеется, наши удовольствия должны быть чисты и просты; мы должны уметь находить их в исполнении обязанностей гражданина, друга, мужа, сына и отца; но для этого необходимо сделать эти обязанности менее мучительными, менее обременительными; сделайте народы более счастливыми, друзей более нежными и постоянными, родителей более справедливыми, детей более ласковыми, жен более верными и правдивыми, – тогда мы в состоянии будем довольствоваться только теми радостями, которые может дать дружба, патриотизм, природа и любовь. Немногие способны, как вы, искать счастье в грустном и монотонном спокойствии уединения. Но разве вы сами не чувствуете, что всего этого все-таки мало? Разве посреди труда и отдыха у вас никогда не возникает потребности развлечься? А если и нет, то нельзя думать лишь о себе, следует принять во внимание интересы общества, которое лишилось бы многого, если бы все мудрецы вели такую замкнутую жизнь, как вы; вспомните Спасителя: он жил окруженный своими ближними, учил на людях; ни короли, ни философы не имеют права чуждаться людей».

Театр, по мнению Д’Аламбера, должен служить этому сближению людей между собою; всякая служба, всякое научное занятие, всякое ремесло обособляют человека, замыкают его в тесный, иногда даже ограниченный круг; театр же, если бы он находился на высоте своего призвания, может переносить человека в совершенно иной мир, открывать новые, неизвестные ему чувства. Театр в состоянии заставить богача понять положение нищего, ученого войти в положение неуча и так далее.

«Вы говорите, что театр возбуждает страсти? Напротив, он учит нас побеждать их, вызывая противоположные. Назначение трагедии и состоит именно в этом; она раскрывает перед нами глубокую любовь к отчизне, одушевляющую Брута, чтобы излечить нас от личного тщеславия, и так далее. Я думаю, что когда человек слушается рассудка, то он понимает, что одна только добродетель может сделать его счастливым. Но рассудку приходится бороться с нашими страстями, они его заглушают; театр и должен явиться на помощь рассудку, воскрешая и запечатлевая в нашем уме истины нравственности. Может быть, его влияние не столь сильно, чтобы исправить порочных людей, но он в состоянии удержать от нравственного падения. Мораль – это все равно что медицина, которая скорее может предупредить зло, чем его искоренить. Вы соглашаетесь, что театр может возбуждать добрые чувства, но считаете их легкими и скоропреходящими. С этим нельзя согласиться. Живые чувства, испытываемые нами во время представления, полезны как толчки, которые будят в нас чувство добродетели; ведь это огонь, в который необходимо время от времени подливать масло, поддерживая его, чтобы он не исчез в нас совершенно.

Вот, милостивый государь, естественные плоды нравственной философии, проводимой в жизнь с помощью театра; это все, чего можно от него ожидать».

Высказанные мысли Д'Аламбер подтверждает различными примерами, рассматривая различные трагедии. За этой полемикой Д’Аламбера с Руссо все следили в то время с большим интересом и все чувствовали, что прав Д’Аламбер, но отдавали преимущество красноречию Руссо.

Перевод знаменитой летописи римского историка Тацита доставлял Д’Аламберу, как видно из его писем, огромное удовольствие; он пишет: «Делю время между своею законной женой (математикой) и Тацитом». Перевод Тацита давал ему возможность отвлечься от упорного труда, требующего большого напряжения ума. В предисловии своем к этому переводу он говорит об искусстве переводить с одного языка на другой. Некоторые его мысли отличаются большою оригинальностью, и в то же время они в высшей степени просты, как все истинное. «Мы встречаем иногда, – говорит он, – очень умных иностранцев, легко и свободно изъясняющихся на нашем языке; думая на своем собственном языке, они переводят свои мысли на наш язык, и нам часто приходится сожалеть, что употребляемые ими своеобразные, сильные обороты речи у нас не приняты. Разговор таких иностранцев, если он не заключает в себе ничего неправильного, есть образец хорошего перевода. Оригинал следует перелагать на наш язык, не церемонясь особенно с последним, но действуя с той благородной свободой, которая особенный отпечаток одного языка сообщает другому, придавая последнему новую прелесть. Это и придает переводу лучшие качества: он становится естественным и легким, сохраняет особенности оригинала и вносит нечто новое в наш собственный язык. Такие переводы служат обогащению языка. Сообразуясь с этими общими требованиями, переводчик должен еще стремиться сохранить особенности писателя; это возможно, только если между писателем и переводчиком существует некое духовное сродство».

Д’Аламбер считает непроизводительным и даже вредным переводить каждого автора целиком; это замечание относится к древним писателям. Он советует переводить только избранные, лучшие места, которые производят сильное впечатление на самого переводчика. Следуя этому правилу, он сам перевел отрывки из летописи Тацита. Таким образом все, что есть лучшего в писателе, концентрируется и действует на читателя более интенсивно. Это, по мнению Д’Аламбера, надо главным образом иметь в виду, знакомя детей с древними классиками; ребенку надо давать в руки только сочинения немногих избранных писателей, и то в таком сокращенном виде; у каждого писателя есть произведения лучшие, посредственные и даже слабые; иногда из произведения возможно исключить все, в чем нет ничего замечательного. Таким образом дети в короткое время познакомятся со всем, что есть лучшего в древних классиках.

Это имел в виду Д’Аламбер, переводя отрывки из Тацита. Он говорит: «Того, что я перевел, мне кажется, будет достаточно для знакомства со всеми разнообразными достоинствами этого несравненного историка, который так сильно, правдиво и тонко умел описывать характеры людей, так трогательно изображал великие события и с таким глубоким чувством говорил о добродетели. Он обладал истинным красноречием, то есть умел говорить просто о важных предметах». Последняя похвала справедлива и относительно самого Д’Аламбера.