Анастасия Заворотнюк - Я – Настя!

Однажды я возвращалась со съемок, а Диму в этот вечер опять накрутили наши бдительные стражи нравственности – работники желтой прессы, которым позарез был нужен скандал. И у нас получилась такая вот кавалькада: впереди моя машина, за нами с шофером – Димино авто, а замыкала эту погоню за жареным машина с репортером и фотографом. И вот, когда мы подъехали к дому, я выбежала из своей машины, чтобы сказать охране не впускать остальных на территорию дома. Но охранники сделали вид, что заснули и не впустили даже меня. Тогда из своего автомобиля выскочил Дима, набросился на меня, схватил за ворот куртки, приподнял над землей и стал трясти, да так сильно, что я стала звать на помощь. Я испугалась, что взвинченный до предела, он случайно меня убьет – косая сажень в плечах, здоровенный мужик, ему много усилий прилагать не надо, чтобы справиться со мной. И вот, я кричу: «помогите!», а из третьей машины выбегают репортеры, двое мужчин. Я подумала – ну все, спасена. Но не тут то было: вместо руки помощи, мне протягивают микрофон и спрашивают: «Настя, что вы сейчас чувствуете?». А второй пристраивается фотографировать эту чудовищную сцену. Дима меня и не думает отпускать, колошматит. Я снова кричу: «Вы что – с ума сошли? Меня сейчас убьют! Спасите же!», а репортеры мне на полном серьезе отвечают: «Что вы! Мы не вмешиваемся – мы же настоящие профессионалы!», и снимают, снимают. А на следующий день один из них позвонил мне на мобильный и как ни в чем ни бывало объяснил: «Это я, вчерашний свидетель вашей драки с мужем. Вы поймите, Настя – ваши с мужем отношения это ваши отношения. Мы не вмешиваемся – у нас такой кодекс чести. Та к что давайте без обид. А теперь, Настя, ответьте на мои вопросы…». Газета «Жизнь» вышла с этими фотографиями и заголовком «Заворотнюк избила своего мужа!».

Это был шок. Даже не нападение Димы – он был в состоянии аффекта, это хоть объяснимо. Шок был от того, что я поняла, как ко мне относятся эти люди, которые фактически живут за счет того, что освещают события моей жизни. Я тогда отчетливо осознала, что я для них – предмет, но не в коем случае не личность, не человек. Я – их еда, хлеб насущный. И все. Они не задумываются над тем, что я чувствую, когда они меня ощипывают, как курицу, обезглавливают и едят. Та к же, как мы не задаемся вопросом «Нравится ли лососю, что из него делают сашими?». И самое ужасное во всей этой ситуации состоит в том, что кушать нам всем хочется каждый день. И этому процессу нет конца и края – журналистам из бульварных газет (так же как и всем остальным жителям нашей планеты) подавай свежее «мясо» ежедневно. И им всегда будет мало. Та к же, как и всем остальным. В той же «Жизни», в других газетах и журналах, работают и порядочные люди. Но такое ощущение, что их гораздо меньше.

Жизнь газетная, она абсолютно отдельна, мне стыдно и страшно про нее думать, и если бы можно было без нее обойтись, это было бы просто замечательно. Журналисты любят говорить «Если мы не будем писать, ты умрешь!». Да, я согласна! Не надо писать!

Думаю, наша пресса движется в пропасть. Я как-то лежала дома, болела, делать было нечего и из чистого любопытства я читала про всех подряд. Врагу не пожелаешь… У нашей прессы главная задача – довести человека до края отчаяния. Чтобы он сошел с ума у вас на глазах, убил кого-то и потом убил самого себя. И хорошо бы все это заснять на камеру. И продать это материал за большие деньги. Маниакальная страсть.

Ищут самые больные места, питаются чужим отчаянием, болезнями, смертями. Им только это и нужно. Но, видимо, это нужно и читателям. И это особенно больно.

И вот эта вот безысходность – понимание того, что охота за тобой прекратится только с твоим собственным исчезновением либо вместе с полным забвением – что для актрисы равносильно уходу в мир иной, если не хуже.

Та к мы и сосуществуем – мне звонят и вежливо спрашивают, не могла бы я рассказать о том-то и о том-то. Когда я пытаюсь вежливо отказать, мне вежливо напоминают, что уже давно ничего плохого про меня не писали. «И наши хорошие отношения продлятся до тех пор, пока вы будете давать нам интервью» – обещают мне. Ну, как тут отказать? Такие милые, приветливые, вежливые люди меня окружают… Медленно сжимая кольцо. Да что там, когда отдыхаю – скрываю пункт назначения до победного конца, до самого вылета. И то, как-то раз, прямо в аэропорту рядом со мной вился какой-то мужчина. Он летел со мной одним рейсом и совершенно бесстыдно направлял на меня свой кейс (со скрытой камерой естественно). Когда я прилетела в пункт назначения и поняла, что он еще и в моем отеле живет, тут же переехала в другой, зарегистрировавшись под чужим именем. Теперь только так.

Сегодня для меня совершенно точно существуют две Насти – одна в жизни, а другая – в прессе. У них есть что-то общее, но это два разных человека. Когда я даю интервью, я все-таки играю роль. Журналисты жалуются: «Вы умудряетесь столько всего говорить и в то же время не говорить ничего!». Правильно. Я уже боюсь сказать что-то лишнее, я знаю, что любое мое неосторожное слово может быть превратно истолковано. Я не хочу давать повода для грязи, сплетен, слухов, громких шокирующих заголовков. Мне этого хватило. Поэтому, каждый раз, когда я даю интервью, я внутренне напрягаюсь – каждое слово, каждое подлежащее и сказуемое проходят мой внутренний допинг-контроль. Я готовлюсь к интервью заранее, чтобы не дать никому лишней пищи для фривольных размышлений. Но никакие меры предосторожности не помогают – про меня все равно пишут всякую чепуху.

Одно время все говорили, что я сама распространяю о себе слухи, подогреваю к себе интерес, сама проплачиваю статьи в желтой прессе, что нам все это очень выгодно – такой черный пиар. Вот это полный бред, скажу я вам. Это такое чудовищное, невероятное вранье. Лживая ложь, простите за каламбур. Мы прятались, как могли. Мы не знали, куда деваться. За нами велась самая настоящая охота. За нами двоими и за каждым из нас по отдельности. Однажды, когда мы записывали шоу, Иосиф Пригожин дал мне свою охрану только для того, чтобы довести меня до моей машины – такой ажиотаж устроили журналисты.

Родным и близким тоже досталось – на нервной почве одновременно заболели мой папа и наша няня, которая с нами уже больше двенадцати лет. У них обнаружили рак, и это было таким страшным ударом! Слава богу, они вылечились, но чего нам всем это стоило, каких моральных сил…

В какой-то момент количество публикаций обо мне, Стрюкове и Жигунове побило все разумные пределы. Крупицы правдивой информации и горы всевозможной ерунды. Резали по сердцу, по нервам. Позже я узнала, что в газете «Твой День» ежедневно на планерке стоял вопрос «что будем делать с Заворотнюк сегодня?». Мне шили в любовники всех, с кем я работала, всех, кто просто стоял рядом, и кто никогда даже рядом не стоял… Я иногда вставала перед зеркалом, смотрела на себя и думала: «За что же они меня так ненавидят?». Как-то раз кто то из моих преследователей меня просил «Ну, скажите что-нибудь! Ну, скажите!». И я ответила: «Хорошо, я скажу. Пожалуйста, кто-нибудь, защитите нас от этого кошмара! Помогите! Кто-нибудь! Милиция, прокуратура, суд! Очень вас прошу!».