Array Array - Житница сердоболия

- Эй! Стой!... Что ж теперь делать?... Что ж теперь делать-то, а?...

Чувствуя, что душа моя сейчас даст слабину и треснет, я начал пятиться и вышел.

А в самый первый свой автомобильный выезд я отправился в цветущую деревеньку Тимяшкино, оазис среди кирпичных блоков современного Петергофа. Домик, палисадничек, калиточка. Шофер ждет, мотор рокочет. Я - в калиточку, к двери, стучусь: Эй, Эй!

Тишина. Дверь заперта. Заглядываю в окно - вроде, там кто-то лежит неподвижный типа бабули, на лежаке. Очень смутно видная бабуля, темно. А может, и не бабуля. Может быть, какая-то продолговатая вещь. Или дедуля.

Я долго прыгал под окнами, тряс карточкой, орал! Без толку. Вокруг бушевала зелень, безумствовали цветы, бубнили шмели.

- Да поехали, - сказал шофер.

Приехали в поликлинику.

- Там, видать, кто-то помер, - говорю я регистраторше. Та, в предпоследней стадии слоновой болезни, отзывается:

- Ну, так и помер. Так и пишите терапевту в журнал: не открыли дверь.

И чернила сверкнули золотом.

Дали мне, значит, отредактировать книгу про семейную психотерапию.

Я уже про стиль и качество не говорю, надоело.

Но ведь это какой-то кошмар! Я просто не представляю, как такое возможно!

Допустим, двенадцатилетний придурок плохо себя показывает (но по своему убеждению - хорошо): прогуливает школу, получает двойки по рисованию, курит траву, посасывает бормотушку и возвращается за полночь с бабой. Кроме того, его пару раз задерживала и отчитывала полиция за вождение в нетрезвом виде.

Папа, разумеется, сердится. Так же нельзя! Он-то сам позволял себе этакое только по достижении совершеннолетия, а бабу за полночь вообще привел один только раз, она и стала мамой этого мальчика.

Кроме них, в семье разлагается на мясо и кости седобородый дедушка в шортах, имеется великовозрастная сестрица от первого брака не то мамы, не то дедушки, да шестилетнее, вечно голодное, дитё, которое постоянно ноет, и до которого никому нет дела.

И вот их ПРИГЛАШАЮТ к семейному психотерапевту эмоционально-экспериентальной, скажем, ориентации. Это фантастика, но они все ПРИХОДЯТ.

ВСЕ.

Охотно ли, без охоты, но идут.

Решать проблемы и вырабатывать навыки межличностного общения.

И тут начинается. Доктор втирается в доверие и становится как бы своим, без него уже не шагу не ступишь. Он формирует Петли Обратной Связи, для начала выбирая самого глупого - того, кто считает, что всеми командует и помыкает. Договорился с ним в принципе - и порядок.

Потом пошло-поехало. Мальчик, оказывается, в конфликте с папой (не Эдип ли порылся?), но под опекой у мамой, которая недовольна редкими коитусами с папой, из-за чего отделяет мясо от костей дедушки, который вставными зубами кусает голодного шестилетнего малютку, а переросток-сестра, глядя на это, мастурбирует в ванной и ведет интимный дневник.

Ну-ка, ПРИГЛАСИТЕ кого-нибудь из наших. Из тех, что попроще. Нацедят доктору стакан, и он им петлю образует, для каждого по отдельности, выпишет даже рецепт на бактерицидное мыло.

Тяжела временная холостяцкая жизнь. Стирал вручную покрывало, загаженное котом. И уронил в таз со стиральным порошком свой шампунь, в открытом виде. Произошло смешение. Что будет? Как мне быть?

Но я, вообще, хотел о другом.

Есть пациенты, которые остаются загадкой на всю оставшуюся жизнь подвигов и славы.

Вот один такой был, мужчина лет сорока, мне еще его жена возле лифта, когда я уже уходил, дала двадцать пять рублей. Это был квартирный вызов. И я, возмутившись, взял.

Получалось так: у мужчины болела голова. Я осмотрел его всячески, но ничего не нашел, кроме языка. Который был свернут на сторону. А всем невропатологам и даже некоторым другим врачам и санитарам известно, что это признак так себе, не самый хороший. Но все остальное - в полном порядке. Что бы это значило: один язык - и все?

Я прописал постельный режим. Таблетки безобидные, общеупотребительные. И уехал, пообещав вернуться через денек. А дома позвонил отчиму, старому асу-спецу. Ну, он мне, мальчишке, загнул ясный диагноз: "Мелкоочаговый ишемический инсульт в покрышке моста - чего тут непонятного?"

Да все понятно, раз так - я и забыл такие слова: покрышка, мост.

Ну, коли такое дело, я спровадил мужика в больничку. Он исправно отлежал положенный срок. Без капризов.

Вернулся долечиваться амбулаторно. Я лечил.

Я в жизни не встречал такого дисциплинированного пациента. Он встал на диспансерный учет. Ежегодно являлся по приглашению. Язык держал прямо. Брал рецепты. Приносил мне дефицитные талоны на макулатурные книги, так как имел связи. Все это с извиняющимся молчанием. Побывал в санатории. Не донимал. Не приставал. Не выпивал накануне. Садился, как суслик, на стульчик для больных, ручки держа перед собой. И все это молча, с широко распахнутыми, совиными глазами. На нем, таком здоровом, можно было пахать. Но нельзя. Сидел и безмолвно смотрел на меня.

Мы оба знали, что что-то во всем этом не так - в талонах, в языке. Но ему его грешного языка никто не вырвал, и у меня серафим ничего не тронул. Есть же документ, в конце концов - выписка из больницы. Покажу его Святому Петру при выяснении отношений.

А ведь помнил я одну ненормальную с повернутым языком, которая сообщила, что побывала в пятнадцати катастрофах. Последняя была авиационной. Но там был фон! безумный фон. И диагноз, раз и навсегда поставленный - попробуй не положи в палату.

Помнил. Но не вспоминал. Талоны сграбастывал.

"Уберите ваше золото!" - сказал профессор, гордясь собой. ..."Денежки я приберу, - сказала медсестра. - Нечего им тут валяться". Сгребла этикетки и стала таять. Цитирую по памяти.

Мне позвонила бывшая пациентка.

Колясочница, очень хорошая. Она одна меня и помнит. С Новым Годом поздравила.

И пожаловалась на мою больницу.

Там стало невыносимо: начали лечить.

Вокруг больницы - по периметру, как я понял - провалился асфальт, и оттуда, из-под земли, скоро полезут уже подзабытые ветераны труда, которые выпили после дежурства, придавили на массу и заспали массу же событий.

Радостные новости из первого больничного этажа: построили огромное кафе. В нем - статуи. Как описала их моя собеседница, голые тетеньки и дяденьки, чередуются на античный манер.

Торгуют (не они пока) пивом, однако не в розлив.

Казачество, еще при мне начавшее охранять больницу, возродилось в полной мере и никого не пускает.

Выпишут человека из больницы. Думает: ура!

Ан нет, начинается новое горе.

Моя жена снова пошла в магазин. На сей раз в игрушечный с дочкой.

У дочки глаза разбежались - и хорошо. Потому что уши не участвовали.