Дарья Донцова - Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография

Один раз я стала свидетельницей совершенно потрясающей сцены. В тот день я заболела гриппом и валялась в кровати с высокой температурой. Из полудремы меня вырвал звонок в дверь, я глянула на будильник – час ночи. В то время я жила в доме на улице Усиевича, в соседях были сплошные актеры и писатели, у таких людей в час ночи кипела жизнь, поэтому, совершенно не удивившись, я хотела встать, но меня опередил восьмилетний Аркадий.

– Кто идет? – забубнил он. – Мать спит уже!

– Привет, – послышался голос Наташки.

– Явилась! – принялся отчитывать ее мальчик. – Во! На кого похожа! А ну иди в ванную! Ты чего, от метро на пузе ползла?

Послышались всхлипывания.

– Не реви! – сурово заявил Кеша. – Умывайся и топай на кухню! Хочешь, картошечки поджарю?

– Нет, ты скажи, отчего он меня бросил? Я-то его люблю…

Воцарилась тишина. Я осторожно приоткрыла дверь и глянула в щелочку. На диване, в холле, сидели Кеша и Наталья. Подруга уткнулась в плечо мальчика, а тот, нежно гладя ее по копне спутанных кудрей, неожиданно сказал:

– Эх, Наталья! Мужики в основном сволочи, ни один твоей слезинки не стоит. Ты же красавица!

– Полагаешь? – перестала хлюпать носом Наташка.

– Точняк, – ответил Кеша. – Какие твои годы!

– Двадцать четыре уже, – вздохнула Наташка.

– Ерунда, – отмахнулся Кешка, – вот матери двадцать восемь, а совсем не старо выглядит. И потом, ну зачем тебе муж?

– Так, – протянула Наталья, разглядывая себя в зеркало, – чтобы был.

– Если никого не найдешь, – пообещал Кеша, – я сам на тебе женюсь, не волнуйся!

Наталья вытащила из кармана мятую, раздавленную шоколадку и абсолютно серьезно сказала:

– Ну спасибо тебе! Неохота в старости одной куковать, кстати, и картошечки хочется.

Кеша прищурился:

– Лады, сейчас пожарю, а ты потом мне за это спинку почешешь.

Я легла в кровать и попыталась заснуть, голова болела немилосердно. Через некоторое время я пошла в ванную, где висела аптечка. Путь лежал мимо Кешиной комнаты, я заглянула туда.

В детской горел ночник. Аркашка лежал на диване, обнимая плюшевого медведя, около него сидела Наташка. Она чесала ребенку спинку и тихо пела «Марсельезу» на французском. Наталья абсолютно свободно владела языком Золя и Бальзака, в свое время она закончила спецшколу.

Несмотря на крайнюю безголовость, Наташка, как вам это ни покажется странным, была человеком ответственным, и еще она очень любила Кешку.

Он ужасно учился в школе, да еще ему попалась отвратительная первая учительница, самозабвенная взяточница. Это сейчас ребенка можно перевести из одного учебного заведения в другое. В восьмидесятом году такое даже не приходило в голову. Чтобы задобрить гарпию, родители таскали ей подарки. Но какой презент могла принести нищая журналистка? Максимум коробочку конфет, и на каждом родительском собрании на мою голову выливался ушат помоев: Васильев двоечник, хулиган, идиот, его надо сдать в интернат для умственно отсталых, безотцовщина…

Справедливости ради следует сказать, что Кешка совершенно не хотел учиться, но это была не его вина. Кроме школы, он ходил на «Динамо» заниматься теннисом и плясал в самодеятельном ансамбле. Это сейчас надо платить гигантские деньги за подобные мероприятия, во времена Кешиного детства занятия были бесплатными. Так вот, тренер по теннису и педагог по танцам нахвалиться не могли на мальчика, но учительнице в школе он решительно не нравился.

Один раз, забирая сына из школы, я увидела дневник с очередными двойками и, не сдержавшись, отвесила ему оплеуху. В этот момент мы собирались садиться в автобус. Кешка, не ожидавший от матери нападения (тот случай был единственным, когда я подняла на него руку), споткнулся и стукнулся головой об автобус.

Послышался глухой удар, на борту образовалась довольно глубокая вмятина. Я разинула рот. Аркашка, всегда соображавший быстрее меня, мгновенно ухватил мать за руку и поволок по тротуару, приговаривая:

– Двигай ногами скорей, сейчас водитель выйдет и заставит ремонт оплачивать!

Мы мухой пролетели через пару улиц и сели на скамеечку в скверике.

– Мать, – строго сказал он, – ребенка нельзя бить головой об автобус!

– Похоже, она у тебя железная, – вздохнула я, – таблицу умножения никак не выучишь, а борт помял.

Аркашка пожал плечами:

– Да ну, нормальная. Слышь, мама, сколько будет семью восемь?

– Сорок восемь, – машинально ответила я, думая о том, найдется ли в кошельке полтора рубля, чтобы купить сейчас мальчику модель для склеивания.

В конце концов, он сам очень расстроился из-за двойки, надо его подбодрить.

– Фигушки, – отозвался Кеша, – пятьдесят шесть!

Я удивилась:

– Да ну?

Кеша протянул мне тетрадку, на обороте которой была написана таблица умножения.

– Смотри. Семью восемь – пятьдесят шесть, а не сорок восемь, как утверждаешь ты. Мама, мы с тобой просто не способны к арифметике, у тебя чего по математике в школе стояло?

– Два, – честно ответила я.

– И у меня два, – вздохнул Кеша. – Вот водитель удивится: ни с кем не сталкивался, а на автобусе вмятина!

Прошло много лет, ко мне, писательнице Дарье Донцовой, пришла корреспондентка из «Учительской газеты». Интервью крутилось вокруг проблем воспитания, я, пытаясь изображать из себя Макаренко, рассуждала о детской психологии. Тут появился Кеша, уже сам ставший отцом. Журналистка мигом обратилась к нему:

– Скажите, а как вас воспитывала мама?

Кеша хмыкнул:

– Сурово. Била головой об автобус за двойки.

Корреспондентка чуть не упала со стула.

– Вы шутите?

– Вовсе нет, – ответил гадкий Аркадий. – Очень хорошо помню, какая вмятина на борту осталась.

Но если я, расстраиваясь, ругала Кешку, то Наташка решила исправлять ситуацию иным способом.

– Сегодня я сама пойду на родительское собрание, – заявила она. – Сиди дома.

Она сбегала в школу и вернулась страшно довольная.

– Все в порядке.

Я удивилась, но ничего не сказала. Представляете, после ее похода к училке двойки в дневнике сына сменились на четверки!

Потом наступила зима, и я увидела, что Наталья продолжает ходить в тонких осенних ботиночках.

– Послушай, – не выдержала я, – тебе же на день рождения подарили сапоги «Аляска», замшевые, на меху. Отчего не надеваешь?

– Берегу, – на полном серьезе заявила подруга. – Еще не так холодно.

Но и в двадцатиградусный мороз она продолжала щеголять в баретках, а потом я пришла в школу за Аркашкой и увидела на толстых ногах противной училки новые, красивые сапоги «Аляска», замшевые, на меху, и все сразу поняла.

Спустя несколько лет Наташка совершенно неожиданно познакомилась с итальянцем, вышла за него замуж и укатила в Милан.