Леонид Брежнев - Целина

– Имя прошу не путать. А то многие на слух не воспринимают и зовут меня Бальзаком. Но я не писатель, а путеец, и не француз, а чистокровный казах.

Вопрос предстояло решить сложный, я попросил найти кого-нибудь из старых хлебозаготовителей.

– Искать не надо, – сказал Перменов. – Вот он, рядом стоит – Сименков Никанор Георгиевич. Строит теперь новый элеватор, а был начальником областного управления хлебозаготовок. Профессор в этом деле.

Присели небольшой группой на краю пустыря. Районных руководителей я хорошо знал, новым человеком был для меня начальник заготпункта по фамилии Повлияненко. Перебросился с ним несколькими словами, узнал, что он фронтовик, бывший моряк. А первый вопрос задал путейцу:

– Сколько нужно дней, чтобы очистить этот пустырь и протянуть к нему железнодорожную ветку?

Перменов что-то прикинул в блокноте и сказал:

– Сутки – на очистку, два дня – протянуть колею.

– Мало просите. Будем считать, пять дней… Сколько хлеба сдаст район?

Ответил Журин:

– Сюда свозит зерно не один район. Сильно подпирает урожай, везут свой хлеб и Есильский, и Балкашинский, и Кургальджинский. Словом, Атбасару придется принять и отправить три миллиона пудов. Это самое малое.

– Понятно… – Я повернулся к заготовителю. – Сможем пропустить весь хлеб через эту площадку?

– Вообще-то можно, – ответил он. – Но только очистить землю мало. Это будет нарушение инструкции, да и просто бесхозяйственность.

– А что нужно?

– Вспахать, прикатать, утрамбовать. Обязательно нужна и дезинфекция. Если по правилам, кладите дней десять.

– Никанор Георгиевич, у вас же огромный опыт. Неужели нет других способов?

– В жизни всяко приходилось выкручиваться, – сказал Сименков. – Не без того… Можно выжечь площадку. Натащить соломы и выжечь дотла. Земля прокалится и станет твердой, как печной под.

– А дезинфекция?

– Огонь все вычистит.

Вот вам и выход из положения!

Помолчали. Казалось, все обговорено. Но тут вступил в разговор начальник заготпункта:

– Нет, Леонид Ильич, не согласен. Какая разница, где быть хлебу? В степи он лежит под открытым небом и у меня будет под открытым небом. Брезентовый полог на такие бурты всем районом не сошьешь. Погубим зерно!

– Вагонами мы вас поддержим крепко, это я беру на себя.

– А это, – он ткнул рукой в небо, – тоже берете на себя?

Жара в ту осень стояла изнуряющая, солнце, казалось, висело неподвижно, вверху ни облачка, и прогнозы были обнадеживающие. Но кто мог поручиться, что не хлынут дожди?

– Вы знаете, – сказал Повлияненко, – что принимать хлеб на открытые площадки категорически запрещено. Я такую ответственность взять на себя не могу.

Легче всего было упрекнуть его в формализме, перестраховке. А мне этот хмурый человек понравился. «Будет сделано!» – с готовностью отвечали иные и ничего потом не делали. (Об одном таком товарище, который на все твердил: «Зроблю!» – я еще расскажу.) А Повлияненко действительно должен был принять горы хлеба, и отвечать за него персонально будет именно он. Беспокойство чувствовалось и у других товарищей: вам, мол, хорошо, распорядились и отбыли, а нам-то каково? Погоде не прикажешь, эшелоны не в нашем ведении, да и будут ли они?

– Ладно, давайте разбираться, – сказал я. – Оставить хлеб в глубинках – значит наверняка его погубить. Складов там нет, и когда начнется бездорожье, ударят морозы, мы его уже не вывезем. Пропадут эти миллионы пудов, подорвем веру в целину, люди нам скажут: болтуны вы, а не руководители! И будут правы. А тут дорога, станция, подвижной состав, тут тысячи людей, которые в случае нужды придут спасать зерно. Бросим сюда, если надо, солдат студентов, рабочих – перелопатят, погрузят, помогут. Неужели вы, Иван Григорьевич, не видите разницы, где надежнее быть хлебу – в степи или в городе?

– Все помогут, – сказал Повлияненко. – А под суд идти мне одному.

Стало очевидно, что товарищ не верил в мои слова, в то, что ему окажут реальную помощь. И все же не хотелось его обижать, а вот задеть самолюбие следовало.

– В старину говорили: каков человек на войне, таков и на гумне. Что же вы, на фронте не терялись, а тут? Ведь и в мирное время иногда приходится крикнуть: «Полундра!» В конце концов, мы могли бы и спросить с вас: разве не знали раньше, что будет выращен большой целинный хлеб, почему же за полгода к этому не приготовились, не сделали даже того, что в ваших силах? Ну, хорошо. Допустим, и мы виноваты, разделим грех пополам. Но вот за эту площадку мы с вас спросим, и строго! Чтобы все до зернышка ушло отсюда на элеваторы, где хлеб смогут переработать и сохранить. Мы вместе с вами будем отвечать за этот бесценный хлеб.

Разговор окончился взаимными обязательствами. Иван Григорьевич так же хмуро, без громких слов и восклицаний сказал, что сделает все возможное, что от него зависит. Ему можно было верить. Потому что, скажу честно, упрямая неуступчивость этого человека заставила меня, да и всех нас, понять важность предпринимаемого шага, еще раз основательно взвесить его и обдумать. И я, в свою очередь, пообещал глаз не спускать с этой станции.

Возможно, кто-нибудь скажет, что это все не дело для секретаря ЦК такой огромной республики: слишком мал, так сказать, масштаб. Некоторые товарищи и тогда считали, что вряд ли следует мне самому вникать в массу мелочей вплоть до того, что заглядывать в котлы целинных бригад. Не снижает ли это ответственность низовых руководителей? Скажу на это, что никакие бумаги, никакие телефонные звонки не заменят встреч с людьми и знания жизни. К сожалению, не раз мне приходилось убеждаться, что всякого рода рапорты, идя по инстанциям снизу вверх, имеют свойство искажаться. Притом всегда в одну сторону – в сторону облегчения, сглаживания острых углов.

Одного «кабинетного» руководства мало, надо постоянно общаться с народом, выезжать на места, видеть своими глазами и успехи, и возникающие трудности, а когда есть нужда, оперативно вмешиваться. Поспорив с людьми на такой степной станции, посидев с трактористами у бригадного котла, очень многое поймешь и многому научишься. Учиться же всегда полезно, а когда такие крупные операции, как подъем целины, только еще разворачиваются, совершенно необходимо.

Вдобавок случаи, подобные тому, о котором рассказано, не остаются просто эпизодами. Нередко они ведут к крупным обобщениям. Вернувшись в Алма-Ату, я вынес вопрос о хлебозаготовках на Бюро ЦК, и было принято соответствующее решение. Связался с заместителем министра путей сообщения СССР Н. А. Гундобиным, рассказал ему об остроте проблемы. Он в ту пору почти все время сидел на целине, возглавляя, по существу, главный диспетчерский пункт в Целинограде. Денно и нощно следил за продвижением грузов, за оборотом вагонов и на наши просьбы откликался достаточно быстро. Так что круги от «мелкого» эпизода разошлись, можно считать, по всей целине.