Борис Вишневский - Аркадий и Борис Стругацкие: двойная звезда

– Товарищ командир! Канская школа военных переводчиков построена!..

А товарищ командир как-то боком поднимается, зло роняет: «Столько-то суток без увольнения!» – и с позором исчезает с плаца. Тут Аркадий Натанович догадывается оглянуться на военных переводчиков у себя за спиной – шеренга в величайшем восторге стоит по стойке «смирно», и кто-то, давясь хохотом, говорит шепотом Стругацкому:

– Скомандуй «вольно», идиот!

Начало 60-х. Уже написаны «Страна багровых туч», «Извне», «Путь на Амальтею», «Стажеры», «Поддень, XXII век», «Далекая Радуга». Стругацкие – один из лидеров советской фантастики. Но Аркадий Натанович не удовлетворен написанным. Он говорит одному из своих друзей:

– Научно-техническая фантастика мне не интересна. Она как собака на цепи. Лаю много, а укусить нельзя.

– Что же тогда тебе интересно?

– Мне интересна собака дикая!

Два отчаянных поклонника фантастики вообще и фантастики Стругацких в особенности, Борис Завгородний и Владимир Борисов, давно хотели приехать в Москву, хотя бы на минутку зайти к Аркадию Натановичу, сказать, как они его любят и его с братом книги, – а там вдруг он скажет им что-нибудь? Вдруг не откажется на книжках расписаться, а их – целый рюкзак? Вдруг не сразу спустит с лестницы?

Решились фэны на отчаянный поступок в 1982 году. Раздобыли телефон и адрес. Страшно волнуясь, позвонили с вокзала: мы такие-то, ваши поклонники, нельзя ли в любой день, в любой час, на одну только минуту зайти? Мы специально к вам. Один – из Волгограда, другой – из Абакана…

– Конечно, ребята, приезжайте. Когда вам удобно?

Фэны долго покупали подарок. Знали, что мэтр любит хороший коньяк. Купили самого дорогого. Приехали. В подъезде, не решаясь позвонить в дверь, выкурили по две сигареты подряд.

Дверь им открыл очень высокий человек в домашних стоптанных тапках, в стареньких тренировочных штанах и клетчатой рубашке.

– Здравствуйте, Аркадий Натанович! Это мы вам утром звонили! Это вам от чистого сердца! – И бутылку марочного коньяка впереди себя, вместо пропуска.

– Ну что вы, ребята! Бутылочку-то свою уберите, она вам еще пригодится. Я, пока вы от вокзала так долго ехали, уже в магазин сходил, еды кое-какой приготовил, опять же коньяку купил, чайник на плиту поставил. Заходите, раздевайтесь, сейчас посидим, поговорим… Вы не очень спешите?

Комментарий Владимира Борисова: Источник этой истории – тоже я. Здесь год перепутан: дело было в 1984 году. Если убрать некоторые красивости, то примерно так все и было…

В последние годы жизни у Аркадия Натановича журналисты взяли очень много интервью. И все почему-то интересовались, какое у него хобби. Он отшучивался.

От него не отставали. Он разозлился как-то и сказал:

– Мое хобби – лежать на диване и спать!

Мало кто попортил Стругацким столько крови, сколько цензура.

Вот эволюция одной только фразы из «Отеля „у Погибшего Альпиниста“»: «…И тут подсаживается ко мне в дрезину бухой инспектор полиции…» – так в «Юности», 1970 год. Отдельное издание 1982 года: «…И тут подсаживается ко мне пьяный инспектор полиции…» Через год «Отель» издала «Детская литература» – там был просто «инспектор полиции».

Пьянству бой объявили и в журнале «Знание – сила», где печатался в 1984 году рассказ Аркадия Натановича «Подробности жизни Никиты Воронцова». Если в рукописи «после первой об этом поговорили», то в журнале – «об этом поговорили». Если в рукописи «после второй, опустошив наполовину банку чего-то в томате и обмазывая маслом картофелину, Алексей Т. объявил…», то в журнальном варианте Алексей Т. «объявляет» не только ничего не выпив, но даже ничего и не съев. Так уродовали каждую вторую фразу рассказа.

Подобная история происходила и с публикацией «Хромой судьбы» в журнале «Нева»: «водку» там редактор менял на «пиво», «пиво» – на «пепси», «вино» – на «минеральную воду „Бжни“», а «Салют» – почему-то на «Ойло Союзное», каковое напитком вообще не является.

Страдал у Стругацких от редакторов и цензоров не только алкоголь. В «Хромой судьбе» «сцена совращения» стала «сценой возвращения», «порнографические фантасмагории» – «фантасмагориями», «какой-то еврей» – «каким-то жуком», «антисемитский выпад» заменен на «антинаучный», «унитаз» стал «ванной», журнал «Советиш Геймланд» – журналом «Научный транслятор», «партком» – «канцелярией», «Тарковский» – «Феллини», «Есенин» – «Тургеневым», а лозунг «Любовь ленинградцев к товарищу Сталину безгранична» стал читаться как «Пятую пятилетку досрочно!». Где тут цензор, где тут редактор – бог разберет…

Комментарий Бориса Стругацкого: Все изменения в «Хромой судьбе» авторы делали «своею собственной рукой». Другое дело, что редакция (собственно, главный редактор) выдвигала определенные требования. Все они сводились к: А. Не будем дразнить гусей и, в частности, Б. Никакого алкоголя!

При подготовке к печати «Обитаемого острова» в издательстве «Детская литература» уже после того, как рукопись прошла редактуру разных уровней, цензура потребовала внести в книжку около 300 разнообразных исправлений. С чем-то Стругацкие решили согласиться, что-то попытались оставить, но был эпизод, когда они ничего не поняли. Речь шла о сценах полицейских налетов. «Органам» планеты Саракш, как и на Земле, помогает дворник. Дворника, разумеется, потребовали заменить на привратника. А вот кошку, которая метнулась из-под ног легионеров, цензура потребовала убрать вообще. Аркадию Натановичу стало интересно, что же криминального нашла цензура в кошке. И он услышал:

– Чего тут непонятного? Это же аллюзия!

– То есть? – опять не понял Стругацкий.

– А то, что какая же на другой планете кошка!

Аркадий Натанович долго потом смеялся. И любил рассказывать приятелям, что, по мнению цензуры, аллюзия – это то место в рукописи, начиная с которого мысль читателя может пойти по неправильному руслу и привести к неправильным выводам.

Иногда редакторы принимали на себя удар цензуры по рукописи Стругацких. Так случилось с «Хищными вещами века». Редактора книги Бэлллу Клюеву вызвал в свой кабинет главный редактор издательства «Молодая гвардия» Осипов и с гневом отдал ей для ознакомления сверку, уже подписанную в печать, которая вся была исчеркана красным карандашом цензора.

Редактор стала думать, что ей предпринять. Вернуть сверку Осипову? Это значило угробить книжку.

Когда Осипов потребовал сверку обратно, она ответила: «Сверки нет. Я послала ее в ЦК КПСС». Это был блеф. Сверка лежала в ее рабочем столе. Зачем она это сделала, спросил Осипов.

– Посоветоваться. Пусть нас рассудят сотрудники ЦК, – и назвала очень «высокую» фамилию.