Владимир Лазарис - Три женщины

«А многие евреи, — вспоминает Альбер Коэн, — боялись какой бы то ни было связи с ЕА и не хотели, чтобы мы к ним приходили. Потом они об этом пожалели» [562] …«многие евреи… об этом пожалели» — из интервью, взятого автором у Альбера Коэна. .

«В 1941 году, — писал Кнут, — „свободная зона“ покрылась сетью маленьких еврейских общин, разбросанных по городкам, местечкам и конечным станциям. Это были иностранные евреи, с которых мэры брали подписку о невыезде (…) они жили благодаря чуду выпавшей иудеям манны. На сей раз в форме скромных, нерегулярных и негарантированных пособий (…) Помню, в 1941 году (…) я ездил (…) проверять, как распределяются эти, увы, недостаточные пособия. Среди прочих мест я побывал в Монрежо, где и столкнулся с супружеской парой старых евреев — не то немецких, не то австрийских (…) Муж — оптик, как видно, прекрасный специалист в своей области. Монрежо — тихое местечко в Пиринеях. Спокойный, ласковый пейзаж (…) В плохо освещенной комнатушке, сверкающей чистотой, сидел человек, уставившись в одну точку жутко неподвижными, будто стеклянными, глазами. Его жена смущенно подняла бескровно-прозрачное лицо и с отчаянием в голосе обратилась ко мне: „Что делать? Прошу вас, месье, посоветуйте, как быть. Пособия, которое нам посылают, хватает только на оплату комнаты, а, кроме него, у нас ничего нет. Совсем ничего. Мой муж вполне мог бы работать, оптиков здесь не хватает, но нам, иностранным евреям, работать запрещено. Впрочем, у него же нет инструментов. Вот я и спрашиваю вас, как нам быть?“ Что мог ответить ей я, которого послали проверить, нельзя ли урезать пособие. Расставшись с моими знакомцами, я очутился в допотопной таверне, где колоритная старуха, сидя на корточках перед очагом, готовила на дровах еду. Под потолком коптились два подвешенных к балке окорока. Старуха ворчала, проклиная наше несчастное время: „Куриц — и тех нельзя разводить: не знаешь, чем кормить“. У каждого свои беды. У этой женщины конечно же были настоящие трудности, но я вспоминал тихое отчаяние старых супругов, которые и понять-то не могут, почему их вырвали из жизни, видимо, трудовой, полной заслуженных радостей, и приговорили к медленной смерти в уютном, спокойном уголке чужой страны. Подумать только, что это еще привилегированные счастливчики! Они не попадут в статистические данные о жертвах немецкого расизма» [563] «В 1941 году… немецкого расизма» — Д. Кнут, «Вклад», стр. 33–34. .

К 1941 году были уже лагеря, находившиеся под юрисдикцией правительства Виши. В этих лагерях оказалось много молодых евреев, включая членов разных сионистских организаций. Они устраивали лекции, чтобы поддерживать сионистский дух даже за колючей проволокой. Но довольно скоро они поняли, что из лагерей надо бежать, и чем быстрее, тем лучше. Тут-то они и натолкнулись на сопротивление той части евреев, которые считали, что первый же побег приведет к карательным мерам против семей арестованных. Тем не менее побеги начались. ЕА помогала беглецам, а некоторых принимала в свои ряды. В 1941 году ЕА еще не занималась диверсионной работой. К вооруженной борьбе она перешла позже.

Нацисты планировали переправить евреев из лагерей в «свободной зоне» в концлагерь Дранси, комендантом которого был помощник Эйхмана [564] Эйхман Адольф (1906–1962) — особо уполномоченный гестапо по «окончательному решению еврейского вопроса». В 1961 году был похищен из Аргентины спецгруппой израильской внешней разведки Мосад и повешен по приговору иерусалимского окружного суда. Алоиз Брунер [565] Брунер Алоиз (род. в 1912) — по прозвищу «палач Греции». Руководил депортацией в Освенцим 60 тысяч евреев Салоник. С 1954 года скрывается в Дамаске, несмотря на требования о выдаче со стороны Германии, Франции и Австрии. , и оттуда — в Освенцим.

Правительство Виши предпринимало антиеврейские меры, не дожидаясь указаний из Берлина. Даже наоборот, оно предложило немцам устроить «Хрустальную ночь» и в Париже. Это предложение немцам понравилось, и спецотдел гестапо организовал взрывы шести синагог в ночь со 2-го на 3 октября 1941 года. Командование вермахта не знало, что запланирована такая операция, поэтому двое патрульных немецких солдат получили тяжелые ранения во время взрыва.

На железнодорожную станцию в Ницце, через которую набитые евреями вагоны для скота следовали в Дранси, приходила член ЕА Лея Вайнтроб. Она приносила хлеб, бутылки с водой, пустые ведра — в вагонах для скота нет туалета — и раздавала их евреям. Когда она пришла в очередной раз, к ней подошли трое немцев и проверили документы, по которым она под другой фамилией значилась работником Красного Креста.

— А не знаете ли вы Лею Вайнтроб? — спросил Лею один из немцев.

— Нет, — ответила Лея Вайнтроб, — не знаю.

— Но ведь вы вместе с ней работаете, — удивился немец.

— У нас, — объяснила Лея, — большая организация, но я завтра же выясню, в каком отделе работает мадам Вайнтроб, и сообщу вам.

Ее отпустили.

Гестаповцы, получив от своих агентов адрес тайной типографии, где члены ЕА изготовляли фальшивые документы, отправились туда. В типографии как раз была Лея с мужем и с их товарищем. Но она успела выйти, а мужа Жака (Янкеля) и его тезку Жака Марбюрже арестовали. Их привезли в гестапо, допросили и, убедившись, что это не те люди, которых искали, отпустили. На улице Вайнтроб спохватился:

— Я забыл свою сумку. Подожди минутку, схожу за ней.

Трудно поверить, что человеку могла прийти в голову мысль вернуться в гестапо. Но у членов ЕА еще не было достаточного опыта подпольной работы.

— Пожалуйста, — сказал немец, — можете забрать вашу сумку. Хочу только посмотреть, что у вас в ней.

Он открыл сумку и нашел много денег, фальшивые удостоверения личности, списки детей, их адреса и другие важные документы.

Вайнтроба снова арестовали, целую неделю пытали и спрашивали, знает ли он высокую, красивую блондинку, которая ходит на железнодорожную станцию и раздает евреям хлеб и воду. А он отвечал, что не знает никакой блондинки.

Через неделю Жака Вайнтроба отправили в Дранси, а оттуда — в Освенцим.

Французская полиция старалась продемонстрировать немцам полную лояльность и регулярно проверяла документы у евреев.

«Глупость этого гоя так и прет из всех его свиных пор» [566] «Глупость этого… свиных пор» — К. Виже, стр. 51. , — с отвращением сказала Ариадна, выходя от комиссара тулузской полиции после очередной проверки. Комиссар был особенно изумлен тем, что женщина такой арийской внешности, у которой по документам нет ни еврейского дедушки, ни еврейской бабушки, настаивает на том, чтобы власти считали ее еврейкой. Если бы комиссар знал, что перед ним сидит одна из активнейших членов ЕА, Ариадну постигла бы участь Жака Вайнтроба и многих других евреев.