Борис Альтшулер - Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее

27 марта.Информация поступает в ЦК КПСС.

Сахаров:

Май – июль.Обращается к Л. Брежневу во время его визита в ФРГ в защиту И. Вагнера. Делает заявление в защиту политзаключенного С. Глузмана.

15 мая.Присутствует у здания суда в Люблино, где идет суд над Ю. Орловым.

284

Обращается к мировой общественности с призывом бороться за освобождение А. Подрабинека. Обращается к королю Швеции Карлу XVI в защиту С. Ковалева. Обращается к Л. Брежневу по поводу самосожжения М. Мамута и судьбы крымских татар, к Генеральному секретарю ООН К. Вальдхайму о судьбе двух семей пятидесятников, находящихся в посольстве США в Москве. Просит Калужский областной суд о вызове в качестве свидетеля на суд над А. Гинзбургом.

12–14 июля.Присутствует у здания суда, где судят А. Щаранского, дает интервью иностранным журналистам.

Август – октябрь.Выступает в защиту А. Болонкина. Делает заявление о московской Олимпиаде 1980 г. с призывом добиваться полного осуществления Олимпийской хартии. Дает интервью французской газете о положении правозащитного движения в СССР и о бойкоте научных и культурных отношений с Советским Союзом со стороны западной общественности.

30 октября.На квартире Сахарова проходит пресс-конференция, посвященная Дню политзаключенного СССР.

Рассекреченные документы:

31 октября.Председатель КГБ СССР Ю. Андропов и первый заместитель Генерального прокурора СССР А. Рекунков информируют: «Сахаров активно работает над книгой автобиографического характера. В ней он подробно описывает свои детские и студенческие годы, период работы на военных заводах и объектах Министерства среднего машиностроения…»

Информаторы рекомендуют: провести по месту жительства Сахарова обыск, изъять подготовленную им рукопись, вызвать в Прокуратуру СССР, сделать предостережение о недопустимости разглашения государственных секретов.

4 ноября. Заседание Политбюро ЦК КПСС.

По вопросу «О мерах по пресечению деятельности Сахарова А. Д., наносящей ущерб государственной безопасности» члены Политбюро соглашаются с предложениями КГБ СССР и Прокуратуры СССР.

Сахаров:

Ноябрь – декабрь.Пишет статью «Движение за права человека в СССР и Восточной Европе». Дает интервью корреспонденту агентства UPI. Обращается к Л. Брежневу в связи с необходимостью лечения Е. Боннэр в Италии. Отправляет письмо Всемирному совету церквей в защиту В. Шелкова.

Действия властей:

29 ноября.Негласный обыск в квартире Сахаровых. Похищено много документов, в том числе первый вариант рукописи «Воспоминаний».

Сахаров:

«Еще весной Люся подала заявление на новую поездку в Италию – необходимо было снова показаться Фреззотти, сменить очки (их очень тщательно и квалифицированно подобрали ей в 1977 году, но состояние ее глаз быстро менялось после операции). Возможно, как мы думали, нужно будет сделать еще одну операцию. Ответа все еще не было. По приезде в Москву я предпринял ряд мер с целью ускорения ответа – несколько раз звонил заместителю министра внутренних дел Шумилину, ведавшему делами ОВИРа, и послал письмо Брежневу. В письме я напоминал, что в 1975 году было принято принципиальное решение, в силу которого моя жена получила право лечить за рубежом свои глаза, пострадавшие в результате контузии на фронте Великой Отечественной войны. Я отослал это письмо в середине ноября, но не публиковал его. Копия письма пропала во время негласного обыска 29 ноября.

В этот день случилось так, что на некоторое время (около полутора часов) наша квартира на улице Чкалова осталась пустой. Обычно мы избегали этого, а когда уезжали все вместе из квартиры, то брали с собой на всякий случай наиболее важные документы. В этот раз мы этого не сделали. Около часа дня мы с Люсей поехали на академической машине в книжный магазин, а вскоре после нас Руфь Григорьевна и Лиза поехали на международный телефонный переговорный пункт. Лиза в это время уже жила у нас, став членом нашей семьи. С квартирного телефона говорить с США – с нашими детьми и Лизиным мужем – было невозможно (разговор мгновенно прерывался оператором КГБ, непрерывно находящимся на нашем проводе; именно эта невозможность услышать что-либо, а не подслушивание, была нашей бедой; подслушивание же – и по телефону, и просто в квартире – конечно, всегда было малоприятно, но скрывать нам нечего).

С переговорного пункта Руфи Григорьевне и Лизе в 1978 году удалось несколько раз поговорить. Но в этот раз они вернулись ни с чем. Одновременно с ними вернулись и мы с Люсей. Вскоре из ванной раздался голос Лизы:

– Где халат? Не могу найти…

Тут мы обнаружили, что не хватает еще некоторых вещей; подбор их был очень странным – это были поношенные Люсины и мои вещи (в их числе мои домашние брюки и любимая мной синяя куртка, купленная еще Клавой и заштопанная Руфью Григорьевной после того, как куртку изгрызла собака Малыш), мои очки. Более ценные Люсины вещи, лежащие на самом виду, не были взяты.

На следующий день приехала Лидия Корнеевна и попросила что-то показать ей из написанного мною. Тут я обнаружил, что в коробке для документов лежит совсем не то, что там находилось. Исчезло письмо Брежневу, машинописный и рукописный текст первого варианта этих воспоминаний – то, что я успел написать за 5 первых месяцев работы. Это была первая кража, или конфискация – называйте, как хотите – в многолетней истории моего “труда Сизифа”. Но, в отличие от судьбы этого мифологического персонажа, у меня каждый раз на вершине горы оставался кусочек камня, с такими мучениями поднятого мною наверх. Кажется, Сизиф был осужден за то, что не захотел умереть, когда этого от него потребовали боги. Что ж, в таком случае аналогию можно продолжить – я не захотел замолчать по желанию “земных богов”…

Из коробки исчезла также подборка нескольких десятков адресованных мне писем с просьбой о помощи и черновики ответов на некоторые из них, в большинстве составленные Софьей Васильевной Каллистратовой. Исчезли также многочисленные письма с угрозами убить или искалечить меня и моих близких и копии многих моих общественных обращений по разным поводам и других документов, в основном (кроме письма Брежневу) уже опубликованных. Вместо этого коробка была аккуратно заполнена такой же массой других писем и документов, менее важных и интересных, которые до этого лежали в нижнем ящике секретера. Несомненно, все это было делом рук КГБ (кража вещей, вероятно, форма маскировки).