Борис Альтшулер - Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее

Вспоминается случай удивительной интуиции Андрея Дмитриевича. Незадолго до испытаний возникли сомнения в правильности одной из констант, существенной для расчетов. Андрей Дмитриевич предсказал ее возможное значение [30] Незадолго до его кончины в 1987 г. Я. Б. Зельдович рассказал этот эпизод сотруднику ОТФ ФИАН И.М. Дремину, уточнив, что за месяц, отведенный руководством на получение этой важной для конструкции бомбы цифры, теоретики группы Зельдовича так и не смогли ее получить, а Сахаров непонятно как сам до нее догадался. , мне предложили срочно провести измерения. Через несколько дней меня пригласили в кабинет научного руководителя Ю. Б. Харитона. Там находились И. В. Курчатов, Андрей Дмитриевич, Я. Б. Зельдович, В. А. Давиденко, Ю. А. Зысин и еще кто-то, точно не помню. На доске было что-то написано, что при моем появлении Яков Борисович закрыл руками. Меня попросили назвать полученный результат и написали его на доске. После чего Яков Борисович убрал руки, и стали видны три числа. Одно – значение константы, предсказанное Андреем Дмитриевичем, и два других – экспериментальные ее значения, измеренные в одном из институтов Москвы и мной. Различие, насколько я помню, составило не более 20 %…»

Сахаров:

«Я много имел дело также с экспериментаторами-газодинамиками, в какой-то мере – с конструкторами, но более тесное общение было еще впереди, о нем я пишу в главе “Третья идея”.

Осенью 1952 года начальник отдела ядерных исследований на объекте Давиденко, Зысин и я поехали в командировку в Ленинград, где в одном из научно-исследовательских институтов велись большие работы по подготовке радиохимических измерений при предстоящем термоядерном взрыве. Я до тех пор никогда не бывал в Ленинграде (а в следующий раз попал в него уже вместе с Люсей в 1971 году). Но Ленинград всегда был окружен каким-то ореолом в моем воображении – через литературу, рассказы. При личном знакомстве это чувство только усилилось…»

Смерть Сталина, прекращение «дела врачей» и «Красная книга» Берии. Испытание «Слойки» (РДС-6с),

начало ракетно-космической эры, С. П. Королев. Академик, докладная записка, заседание в Кремле

и два секретных постановления Правительства СССР, Герой социалистического труда

Сахаров:

«Для всех людей на земле это был год смерти Сталина и последовавших за ней важных событий, приведших к большим изменениям в нашей стране и во всем мире. Для нас на объекте это также был год завершения подготовки к первому термоядерному испытанию и самого испытания.

Последние месяцы жизни и власти Сталина были очень тревожными, зловещими…

О смерти Сталина было объявлено 5 марта. В конце марта 1953 г. была объявлена широкая амнистия (ее называли неофициально “ворошиловская”, так как под Указом стояла подпись Председателя Президиума Верховного Совета Ворошилова, но, конечно, решение о ней было принято коллективно)».

БА:

Это была самая большая амнистия в истории СССР: было освобождено 1 201 738, по другим данным – 1 349 263 человека. За амнистией последовал всплеск преступности амнистированных, в отдельных регионах принявший угрожающие масштабы.

Позже эту амнистию 27 марта 1953 г. назвали «бериевской», что, видимо, правильней, так как в это время реальным хозяином страны стал Л. П. Берия: 5 марта, в тот самый день, когда было объявлено о смерти Сталина, на совместном заседании Президиума ЦК КПСС, Совмина СССР и Президиума Верховного совета СССР было принято решение об объединении МВД СССР и МГБ СССР. В новом Министерстве внутренних дел СССР министром назначен Л. П. Берия. Уже 13 марта вновь назначенный министр распорядился о создании следственной группы для пересмотра нашумевших «дела врачей», дела «сионистской организации в МГБ» и ряда других. Впоследствии все эти дела были признаны сфальсифицированными, а арестованные по ним лица освобождены.

Сахаров:

«Амнистия имела огромное значение, так как уменьшала базу рабской системы принудительного труда. У нее были и отрицательные последствия – временное увеличение в некоторых местах преступности. Но главный ее недостаток был тот, что из нее были исключены политические статьи [31] Лица, осужденные по политическим статьям на срок до пяти лет, подпадали под эту амнистию, но это была лишь незначительная часть политзаключенных. . Миллионы безвинных, миллионы жертв сталинского террора продолжали оставаться за колючей проволокой бесчисленных каторжных лагерей, в тюрьмах, в ссылках и на бессрочном поселении. Лишь через несколько лет большинство из них – те, кто еще был жив, – вышли на свободу. Это стало возможным только в результате постепенного освобождения страны от пут сталинского кошмара, при оттеснении из высшего руководства многих трусливых, циничных и жестоких соучастников сталинских преступлений. Как известно, это в значительной мере заслуга Хрущева и его советников в 50-х годах (среди которых, говорят, важную роль играл Снегов [32] Алексей Владимирович Снегов (1898–1989) – большевик с апреля 1917 г., более 15 лет провел в заключении в ГУЛАГе. В годы «хрущевской оттепели» активно занимался реабилитацией жертв сталинских репрессий. Выступал за глубокую десталинизацию в СССР. Предсказал попытку реванша сталинистов во главе с М. А. Сусловым. – в прошлом тоже узник сталинских лагерей).

Примерно через неделю после объявления об амнистии произошло еще одно важное событие: прекращение дела врачей. Первым среди нас узнал об этом Игорь Евгеньевич – он всегда слушал по утрам иностранные радиопередачи на коротких волнах, чаще всего на английском языке. Я помню, как Игорь Евгеньевич, запыхавшись, прибежал в этот день в отдел и еще от порога крикнул:

– Врачей освободили!

Через несколько часов мы уже читали об этом в советских газетах:

“Всех обвиняемых освободить за отсутствием состава преступления. Виновных в нарушении социалистической законности, в применении строжайше запрещенных законом приемов следствия (читай: пыток, подлогов, фальсификаций. – А. С. ) – привлечь к строгой ответственности”.

Игорь Евгеньевич был совершенно потрясен и счастлив и только и мог повторять:

– Неужели дожили? Неужели, наконец, дождались?

Казалось, начинается новая эра. Конечно, как это часто бывает, Игорь Евгеньевич (и все мы) не только радовались действительно великому событию, но и делали из него очень далеко идущие выводы, которые оправдались не полностью и – некоторые – далеко не сразу. И все же самое страшное было позади. В эти дни, наряду с официальным сообщением, мы также с восторгом читали передовые “Правды”: “Нерушимость дружбы народов”, “Социалистическая законность”. Кажется, такое было в первый и последний раз».