Франц Запп - Сталинградский пленник 1943–1946

Меня он не любил и ко мне, как он выражался, «ученому», постоянно придирался, угодить ему было невозможно. Вероятно, я еще больше обострил его комплекс. Однажды он (снова хвалился «подвигами» в Париже, где какое-то время находилась рота связи, взахлеб рассказывал о том, как, возвращаясь в казарму в полночь, они стреляли по окнам мирных парижан, как изрешетили бочки в винных погребах, как вино полилось на пол, как повеселились в борделе, все по очереди и т. д. Я сказал, что они вели себя по-свински, что такие вещи делают французов еще более непримиримыми нашими врагами не в одном поколении.

Как-то раз мы вместе несли службу, и он снова стал издеваться надо мной, я сказал, что он поступает несправедливо, к тому же не я радист по профессии, а он. И нельзя требовать от меня того, чему он сам учился долгие годы. Меня призвали на службу, которая совершенно не соответствует моей подготовке. У него нет права издеваться надо мной, он не должен забывать, что война когда-нибудь закончится и для нас обоих начнется новая жизнь. Я-то когда-нибудь вернусь к своей работе дипломированного инженера, а у него нет никакой Профессии. Пусть радуется, если сможет устроиться у нас служащим или привратником. Он побелел, не знал, что ответить, а потом попытался тайком отделаться от меня. Но тут ему очень не повезло.

С другими вахмистрами всех степеней у меня тоже иногда возникали конфликты. Однажды немецкий вахмистр, который тоже не любил меня и постоянно придирался, крикнул мне при построении: «Эй, ты, полусолдат!». Я сказал рядом стоящему товарищу: «Такого оскорбления я не потерплю. Я вообще чувствую себя не солдатом, а переодетым гражданским». Вскоре это получило огласку. Узнал об этом и немецкий вахмистр, он стал еще больше приставать ко мне.

Но потом произошло событие, которое сильно изменило мое положение в роте. Мое «солдатское усердие» было отмечено новым командиром роты, что стало поводом для повышения по службе. Пятнадцать месяцев я прослужил рядовым, из них двенадцать воевал на фронте, оставаясь рядовым радистом. Нежданно-негаданно до нас дошли слухи о том, что наши офицеры и младшие чины присваивали предназначенные нам продовольственные товары: шоколад, сухофрукты, водку, ликеры и т. д. и посылали все это домой или использовали сами. Вскоре вся верхушка роты была отстранена от должностей и направлена в резервную часть. Как мы потом узнали, там их всех повысили в звании. Только унтер-офицер по снабжению должен был на три недели задержаться на фронте, а затем уже отравиться в тыл, такое у него было наказание. Нам сменили командиров. Хорошее впечатление на меня произвел новый командир роты связи, капитан, выделявшийся культурной речью и хорошими манерами. По наивности я принял его за восточно-прусского дворянина, чуть ли не графа. Позже я узнал к своему разочарованию, что это далеко не так. На гражданке он работал контролером больничных касс. Новый старшина роты был до войны кондитером в Восточной Пруссии. Но все это не имеет отношения к моему «солдатскому усердию». Итак, к делу.

Я считал себя весьма недурным фотографом, у меня был фотоаппарат (как уже упоминалось) и мне приходилось часто фотографировать, разумеется, когда позволяли обстоятельства. Я даже проявлял пленку и делал контактные фотографии 24x36 при керосиновой лампе. Однажды меня увидел за делом наш унтер-офицер канцелярии, тоже австриец. У нас были одинаковые фотокамеры, с той лишь разницей, что у него не было кожаного футляра. Я посочувствовал земляку и решил сделать ему футляр, если он достанет русский подсумок для патронов. Он принес мне его, и я сделал футляр. Не хватало только гайки для крепления фотоаппарата. Я вырезал ее из дерева. Сумку покрыл красным лаком, потому что свиная кожа на футляре показалась мне малопривлекательной. Футляр с фотоаппаратом выглядел очень симпатичным. Унтер поблагодарил меня и был очень рад. Фотоаппарат в футляре попался на глаза командиру роты, и он спросил унтера, где тот взял такую штуку, не из дома же прислали, ведь кожи не хватало ни в тылу, ни на фронте. Унтер-офицер рассказал, как было дело. Так наш ротный узнал о моем существовании. У него тоже была такая же фотокамера — распространенная в то время модель. Командир тоже захотел иметь футляр и попросил унтер-офицера переговорить со мной. Я согласился, получил достаточно материала и сделал ему футляр. Он удался еще лучше, потому что у меня уже был небольшой опыт формовки кожи. Кроме того, я заказал в полковой мастерской гайку из алюминия, пояснив, что это для командира роты. Футляр я покрыл коричневым лаком из той же мастерской и хотел передать его через унтера. Но тот сказал, что я должен вручить это командиру сам. Я принял самый образцовый вид и обратился к командиру роты. Он взял футляр с большой радостью и приветливо спросил, кто я по профессии: закройщик, шорник, сапожник или что-то в этом роде? Я ответил, что у меня совсем другая профессия, я дипломированный инженер-геодезист, специалист по геодезической съемке. Он спросил, как долго я служу рядовым? Я ответил, что уже шестнадцать месяцев, и тринадцать из них — на фронте. Он снова поинтересовался моим званием. Я повторил. «Что же вы натворили?» — «Ничего. Я выпускник университета». Он был крайне возмущен: «Я знаю, что в этой роте не все в порядке. Это же просто скандал! Но ничего, я позабочусь о порядке!»

Прежде всего, он издал приказ, согласно которому я уже месяц числился ефрейтором. Меня сразу зауважали. Это наделало много шума среди унтер-офицеров и офицеров. Никто больше не издевался надо мной. Наш командир отделения тоже оставил меня в покое. Он считал, что со мной лучше не связываться. Я стал ротным фотографом со всеми послаблениями, отсюда вытекающими. Командир хотел непременно сделать из меня офицера. Я признался, что хотел бы стать офицером по части военной геодезии, это же моя профессия, а таких специалистов днем с огнем не сыщешь. Однако я никого и никогда не просил об этом. Он посоветовал мне, чтобы я выписал копии аттестатов государственных экзаменов, после чего я должен буду закончить унтер-офицерские курсы и в течение трех месяцев управлять радиоточкой. Но осуществить эти планы нам не удалось.

Жаль, конечно, что все мои снимки и негативы, сделанные между Андреевкой и Сталинградом, вместе с фотоснаряжением пропали во время моего пленения в Сталинграде.

Еще в период нашего наступления в направлении Сталинграда, палящим знойным летом, мы вышли в голую степь вблизи Чира. Земля пересохла настолько, что о движении транспорта можно было издалека узнать по облаку пыли. А когда двигалась колонна, стояла сплошная Пыльная завеса. Начались перебои со снабжением, не хватало воды для кухни и для подразделений. Люди сильно потели и целый день почти Ничего не пили. А по ночам становилось очень холодно. Haшa дивизия уже несколько дней топталась на месте и движения вперед не предвиделось.