Амшей Нюренберг - Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

— Сколько раз я испытывал счастье, — повторял он, — сколько раз я шептал благодарность судьбе, связавшей меня с театром! В Федора я влюбился, как только увидел и услышал его. Я ходил за ним и приглядывался ко всем его жестам, к его манере говорить с людьми, к тому, как он одевался, ел, пил… И чувствовал, что он покорил меня…

Малютин опять умолк. Закурил. Сделал несколько глубоких затяжек и полушепотом продолжал:

— Я психически захворал Федором. Ведь он был не только гениальным певцом, но и выдающимся артистом. А какой человек! Клад! Все ему природа дала, и все полученное он блестяще развил и обогатил. Ах! Федор, Федор, кто тебя выдумал? — добавил он, мягко улыбаясь, и ответил сам себе: — Только русский народ мог тебя выдумать.

— Завороженный им, я начал ему подражать… И теперь еще часто ловлю себя на мелочах, которые позаимствовал у своего кумира. Вот, друзья, моя академия и мой университет.

Малютин смолк. Я вспомнил прошлое.

После Октября театр Зимина, где работал Малютин, закрылся. Музыканты и певцы разъехались. Уехал за границу и Шаляпин. Я был на его последнем концерте. Он пел без вдохновения, с холодком. Спел две вещи: «Блоху» и «Дубинушку». Публика бешено аплодировала и без конца скандировала «Браво». Все чувствовали, что Шаляпин пришел прощаться. Его не отпускали со сцены, чтобы вдоволь наглядеться на своего любимого великого певца. Остался без своего кумира и Малютин.

После театра Малютин начал работать в юмористических журналах. Черемных, знавший и ценивший творчество Малютина, пригласил его в Окна РОСТА. Тут Малютин показал себя во всей силе своего щедрого таланта. Его сатирические плакаты пользовались большим успехом. Яркие, смелые, свежие. Он не любил ничего штампованного, «тертого пятака», как он выражался. Каждый его плакат имел свое живописное лицо. Но самое ценное было то, что они были смешны. Он умел наделять свои выразительные плакаты неподражаемым юмором.

У него все было смешно: люди, животные, пейзажи. В нашей юмористической прессе и журналах работало много карикатуристов — мастеров выдумки, композиции и даже рисунка, но очень мало было художников, умевших изображаемое делать смешным.

В известном немецком юмористическом журнале «Симплициссимусе» работал известный в то время художник Гульбрансон, оказавший большое влияние на некоторых наших карикатуристов. Гульбрансон ввел в свое искусство ряд новшеств: обобщенную тонкую линию, динамическую композицию и плоскую однотонную, как у японцев, светотень. Малютин знал Гульбрансона, но не любил, считая его «сухопарым немцем». Малютина тянуло к французским карикатуристам. К их жирной пульсирующей линии, жизненной композиции, а главное — к умению смеяться.

Малютин дружил с Радаковым, которого он считал настоящим карикатуристом и рисовальщиком. Несомненно, что в начале своего юного периода Малютин поддался его влиянию, но потом отошел от него. Такой же небольшой роман у него был с другим сатириконцем — Радловым.

Легко поддаваясь обаянию нравившихся и полюбившихся художников, Малютин так же легко отрывался или, как он, улыбаясь, говорил, «отходил от них».

В методе и приемах работы Малютина сказывалось влияние театра. На бумажках он делал быстрые, легкие предварительные наброски. Потом конкретизировал их, помечая цветными карандашами или акварелью цветовые отношения, и наконец делал обводку тушью или черной гуашью. Он не любил сухой однообразной линии и следил за стилем. «Стиль, — говорил он, — должен быть динамичным, свежим, новым». У него были своя манера, своя фактура, свой стиль. Он их любил и оберегал от заметных чужих черт.

— У Малютина, — восклицал он, — свое лицо! Не люблю следов чужих рук. Я — Иван Малютин! Понимаете? И таким прошу любить и жаловать.

Его шутливые подписи на плакатах « а ля Сезанн» свидетельствовали только о желании подразнить художников.

Советский плакат с революционным содержанием, по мысли Малютина, нельзя одевать в одежды дореволюционных газетных штампованных карикатур.

РОСТА являлась для Малютина просторной и вольготной мастерской. Маяковский покровительствовал его исканиям и поддерживал в нем дух новатора.

Свои наиболее смешные темы Маяковский откладывал и говорил:

— Это для Ивана, он лучше всех сделает.

Получив в РОСТА за две недели большую кучу бумажных денег и тщательно упаковав их в мешки, мы отправлялись на Сухаревку за продуктами. Деньги нам всегда доставал Маяковский, делая это весело и артистично.

Самым лакомым продуктом у нас считалось украинское сало. Мы знали, что достать сало можно только у демобилизованных солдат, занимавшихся мелкой спекуляцией. Солдаты эти, боясь облавы, прятались во дворах и при виде милиции разбегались.

После долгих блужданий и поисков мы их находили в сараях. Большой кусок сала, четыре-пять буханок черного хлеба, сахар и чай — в наших мешках. Мешки за плечами, и мы с сияющими лицами спускаемся к Самотеке. По дороге около «Форума» Малютин останавливается. Думаю — минутный отдых.

— Дружок, — обращается он ко мне. Лицо его мрачнеет, он трагически ударяет себя по лбу и вполголоса говорит: — Вот обида, махру-то позабыли…

— Ну что теперь прикажете делать? Вернуться? — говорю я.

— Разве можно жить без махорки?

Мы, конечно, возвращаемся на рынок, с большим трудом достаем пять пачек кременчугской махорки и опять спускаемся на Самотеку.

Малютин любил рисунок и много рисовал. Был глубоко убежден, что настоящим профессиональным карикатуристом может стать только тот художник, который хорошо рисует. Вот почему он высоко ценил Домье, Гаварни и наших Радакова и Радлова. «Плохо рисующий художник, — утверждал он, — может быть карикатуристом, но только ремесленного типа».

Малютин верил также, что талантливый карикатурист должен всегда искать новые формы и быть в курсе всех достижений современного рисунка.

Приехав в 1927 году в Париж, я много ходил по музеям, салонам и выставкам. Увидев на уличных киосках цветные афиши с приглашением посетить юбилейную выставку французских карикатуристов, я обрадовался и в тот же день отправился на эту многообещающую выставку.

Я у карикатуристов. Экспонатов — около двухсот. Показаны работы не только современных художников, но и мастеров прошлого. Выставка меня очаровала. Много таких работ, которые я с удовольствием повесил бы над своим рабочим столом. На этой выставке я понял, почему французские карикатуристы считались лучшими в мире. Потрясла меня работа, подписанная Фореном. Я не мог оторваться от нее.

Тема: на богатой кровати, на кружевном покрывале, раскинув руки и ноги, в костюме и лаковых туфлях сладко спит не в меру выпивший парижский буржуа. Котелок свалился на пол и трогательно покоится у ночного горшка. Работа была выдержана в серых и серебристых тонах и производила большое впечатление. Тонкий рисунок и богатый колорит. Долго я на эту гуашь глядел, стараясь позаимствовать секрет ее мастерства.