Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Появление в провинциальном педагогическом институте статного, обладающего светскими манерами, ироничного и эрудированного молодого человека не прошло для девушек незамеченным. Они окружили его своей заботой и восхищались его талантами.

Чтобы понять, насколько восторженным было восприятие Венедикта Ерофеева студентами педагогического института, проживающими в общежитии, обращусь снова к впечатлениям Валентины Еселёвой: «С первых же дней появления Ерофеева в общежитии его окружала целая свита институтских девушек “всех курсов и возрастов”. Мимо кожаного дивана, на котором по вечерам восседал Венедикт, прогуливается и обменивается с ним короткими репликами почти вся женская половина общежития. Здесь и грациозная как пантера и вся из себя Галя Пантелеева, и хорошенькая математичка Дина Денисенко, и добрые биофаковские тётки: Ломакина, Коргина и Буянкина, ни разу не отказавшие Венедикту в ссуде денег даже на самые сомнительные цели. Некоторые девушки просто брали над Беном шефство. Соловьёва и Давыдова, например, подряжались по очереди стирать и гладить Венедикту рубашки, и делали это так естественно и незаметно, что никому и в голову не приходило заподозрить их в какой-то особенной корысти. А Дина Денисенко, после очередного крутого мальчишника, просто подносила Ерофееву рюмку-другую в открытое окно его комнаты. Венедикт любил про себя говорить: “Я тот камень, под который сама течёт вода”. Но притяжение этой воды создавал сам Ерофеев. Вот он достаёт где-то Ницше, и все просят у него “Заратустру”, хотя бы на часочек. То он пускает по комнатам “Мистерии” Гамсуна. На его диване разгораются жаркие споры о “путях Заратустры” и о судьбе “белокурой бестии”, о православии и католицизме. В период особенно ожесточённой борьбы Никиты Сергеевича с церковниками будущих филологов учили критиковать Библию, не читая её. А тут был живой обмен мнениями. Тем более что в “проповедях” Ерофеева все эти темы не казались такими уж запрещёнными, и круг его друзей постоянно расширялся» 3.

Лидия Жарова добавляет детали к портрету Венедикта Ерофеева периода его очередного студенчества в Орехово-Зуеве: «Мне довелось общаться с Веничкой недолго, но, пожалуй, это одно из ярких впечатлений памяти и души, хотя некоторые даты чуть стёрлись за давностью лет. Он появился в нижних комнатах нашего старенького общежития на Застройной в долгополом тёмном пальто, белых носках и, за неимением приличествующих ботинок, в галошах. Зачислен был в нашу группу на наш родной филфак. Его появление произвело некий фурор, о нём говорили все. Во внешности его было что-то от мятущегося Блока (в его запойный период), от бунтующего Маяковского, от немногословного иронического нигилиста Базарова и бог весть ещё от кого. Весь он был какой-то нездешний — высок ростом, прекрасен ликом, изящен и даже, чёрт возьми, по-свойски респектабелен в своей более чем поношенной одежде, этакий “люмпен-интеллигент”. Как-то в Петербургском драматическом театре он очень и очень напомнил мне Олега Басилашвили в роли Барона (“На дне”). В Веничке были шарм, ум, благородство, очевидное внутреннее наполнение, обаяние молчания, в нём была порода, наконец. Это виделось невооружённым глазом. Никто из наших ребят не мог таким неподражаемым жестом поднести сигарету к лицу — удлинённая кисть руки, длинные пальцы придавали особое очарование его скупой жестикуляции. Никто не был так смел во взаимоотношениях с окружающей нас действительностью» 4.

С большим удовольствием Венедикт Ерофеев взял на себя роль капельмейстера девичьего хоровода, образовавшегося вокруг него. Не потому, что он был тщеславен, самонадеян и неумерен в своих чувствах, а по причине до банальности обыкновенной. Он не собирался соблазнять очарованных им девушек. Его вечерние прогулки с ними при луне по аллеям парка и беседы с поцелуйчиками на диване в небольшом угловом вестибюле были невинны. Он не внушал им, что секс — это дорога к любви и духовности. Это сделал другой человек, старше его на восемь лет — индийский религиозный и духовный лидер Чандра Мохан Джайн [273], он же Бхагван Шри Раджниш («тот благословенный, который бог»). Позднее он называл себя Ошо (Растворенный в океане). К тому же надо иметь в виду, что нравы в СССР были тогда пуританскими. До сексуальной революции в его родной стране было ещё очень далеко. В то время она только начиналась в США, набирая силу и размах в американских студенческих городках — кампусах. Тогда у нас мало кто из молодых мужчин и женщин обогащал свою личную жизнь разнообразием любовниц и любовников.

Причина изображать из себя мачо была проста. Венедикт Ерофеев собирался вызвать в понравившейся ему девушке острую ревность, полагая, что это сильное чувство пробудит к нему интерес. Единственной девушкой, которая с первого взгляда запала ему в душу, была Юлия Рунова, на два года моложе его. Она училась на химико-биологическом факультете. Её образ оставался с ним вплоть до его смерти. Это был редкий случай, когда умереть было легче, чем разлюбить.

В «Записных книжках» Венедикта Ерофеева отмечены день 1959 года и место их встречи: «4 дек. — первое столк[новение]. В 20-й [аудитории]» 5. В тот день он впервые обратил внимание на неё, а она на него. Флиртом с другими студентками он постоянно её поддразнивал и по своей наивности считал такое поведение посылаемым ей знаком на серьёзные отношения. Может быть, на какую-то другую девушку эта тактика и произвела бы впечатление, но только не на Юлию Рунову с её крепким характером и с трезвым взглядом на жизнь.

Юлия Рунова вспоминает, что первая встреча, когда они только взглянули друг на друга, произошла на полтора месяца раньше: «Та осень 1959 года была необычайно тёплой для октября. Я училась на третьем курсе ОЗПИ. Здание института находилось на другом конце города, и студенты, живущие в общежитии, каждый день преодолевали 40-минутный путь до учебного корпуса и обратно. Рядом с шоссейной дорогой, идущей к мосту через речку Клязьму, пробегает, закутанная в кустарник, узенькая тропинка. По ней обычно никто и не ходит — ну разве что такие придурки, как мы с Ерофеевым. В тот вечер я шла вприпрыжку, по дороге собирая то ли засохшие цветы, то ли опавшие листья. Неожиданно свет померк, и передо мной выросла необъятная фигура человека. Как вкопанная останавливаюсь, и первое, что я вижу, — серые спортивные тапочки, надетые на босу ногу. Медленно поднимаю голову в поисках лица... и никак не могу его увидеть. Не знаю, почему я засмеялась. А он сделал шаг в сторону и пропустил меня дальше...» 6

Как я только что отметил, 4 декабря 1959 года состоялось их непосредственное знакомство и продолжилось вечером в комнате № 22, где проживала Юлия Рунова. Он был приглашён к ней кем-то из общих знакомых. Их первая встреча продлилась за полночь и сопровождалась долгим разговором. Впоследствии они отмечали этот день как важное событие их жизни.