Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Самая суть натуры Венедикта Ерофеева — в привязанности к Кольскому полуострову, месту, где он родился, которое полюбил и где по жизненной необходимости оказались его родители. В Заполярье он провёл детство и отрочество. Кольский полуостров можно назвать «родиной его души», используя определение выдающегося советского драматурга, прозаика и поэта Евгения Львовича Шварца [228].

Четверо из детей Василия Васильевича и Анны Андреевны Ерофеевых родились в Заполярье. Это Юрий Васильевич (1928—1981), Нина Васильевна (род. 1931), Борис Васильевич (1937—2012), Венедикт Васильевич (1938—1990). Только старшая сестра Тамара Васильевна, их первенец, появилась на свет в Москве (1925—2017), так уж сложились обстоятельства.

Венедикту Ерофееву, как я убеждён, вполне созвучно признание русского философа Ивана Александровича Ильина: «Россия одарила нас бескрайними просторами, ширью уходящих равнин, вольно пронизываемых взором да ветром, зовущих в лёгкий, далёкий путь. И просторы эти раскрыли наши души и дали им ширину, вольность и лёгкость, каких нет у других народов. Русскому духу присущи духовная свобода, внутренняя ширь, осязание неизведанных, небывалых возможностей. Мы родимся в этой внутренней свободе, мы дышим ею, мы от природы несём её в себе — и все её дары, и все её опасности: и дары её — способность из глубины творить, всей душой любить и гореть в молитве; и опасности её — тягу к безвластью, беззаконию, произволу и замешательству. Нет духовности без свободы, — и вот, пути духа открыты для нас: и свои самобытные; и чужие, проложенные другими. Но нет духовной культуры без дисциплины — и вот дисциплина есть наше призвание и предназначение. Духовная свободность дана нам от природы; духовное оформление задано нам от Бога» 1.

Пришло самое время пройти по дорогам, тропам и тропинкам жизни Венедикта Ерофеева.

Сам он говорил: «Биография — это гибрид биологии и географии». В этом суждении он исходил из собственного жизненного опыта. Этого опыта с его малолетства и до окончания средней школы накопилось в нём столько, что впору было самому вразумлять взрослых дядей и тётей. Однако обстоятельства сложились таким образом, что долгое время пришлось прикусить язык и держать рот на замке.

Перейду к родословию Венедикта Ерофеева, ибо оно проясняет многое в характере и линии поведения моего героя. Титаническую работу по восстановлению родословного древа Ерофеевых проделала Нина Васильевна Фролова. Благодаря ей понимаешь, насколько разросся род Ерофеевых в его современном существовании.

Всё, что связано с родовыми корнями и предками, неизменно вызывает интерес у читателей. В прежние, ещё недавние времена этот интерес публики к родословиям известных людей был более заметен, чем к собственным корням. Помню, что в начале 1960-х годов в моей студенческой среде обсуждали, кто отец Иосифа Виссарионовича Сталина — то ли местный грузинский князь, то ли русский путешественник и натуралист Николай Михайлович Пржевальский [229]. Большинство из спорщиков сходилось во мнении, что отцом вождя всех времён и народов может быть кто угодно, но уж никак не сапожник из Гори.

Что же касается собственных предков, мало кто из нас тогда мог ответить, как звали по имени-отчеству собственных прадеда или прабабку и чем они занимались в жизни. Выжившие во всевозможных «чистках» и классовых «погромах» люди «голубых кровей», если они не относились к небольшой социальной группе дворянских приспособленцев, как «красный граф» Алексей Николаевич Толстой, не особенно распространялись о своём высокородном происхождении. Предпочитали не высовываться, спрятать своё «высокородие» поглубже и поосновательнее, подальше от завистливых глаз.

Большие семьи с конца 1917 года и до отстранения Никиты Сергеевича Хрущева от власти находились в неустойчивом положении. То утеснение в гражданских правах определённых социальных слоёв, то Гражданская война, то раскулачивание, то Большой террор, то освоение целинных земель, то совнархозы... И мотались россияне по родной земле: то туда, то сюда, то обратно.

В наши дни ситуация изменилась. Да и семейная жизнь стала прогнозируемой, без особых сюрпризов. Нынешние распады семей происходят по другим, прежде всего, не политическим причинам и не в таких масштабах, не с такими последствиями, как прежде. Теперь выражение «Иван, не помнящий родства», обращённое к кому-либо, воспринимается оскорблением. Сейчас почти каждый тщится доказать, что происходит не от тех простолюдинов, кто когда-то щи лаптем хлебал. Желающим восстановить свои родовые корни во многом помогает Интернет. А Интернет, как известно, вроде волшебной палочки. Чего не закажешь, сразу принесёт на тарелочке с голубой каёмочкой и в ожидаемом виде — с девизом на родовом гербе.

Венедикт Ерофеев по этому поводу съязвил в одной из своих записей в блокноте 1966 года: «Не глядите, что я конопатый, у меня белая кость, голубая кровь» 2.

Всякое жизнеописание начинается с отца и матери, если, конечно, герой не подкидыш. В моём случае я располагаю достаточно обширным материалом, с помощью которого возможно заглянуть даже поглубже, чем во вчерашний день. Если не в глубь веков, то по крайней мере на сто пятьдесят — двести лет назад от даты рождения Венедикта Ерофеева.

Начну с села Елшанка [230], с истоков рода Венедикта Ерофеева. Село, где родились предки Венедикта Ерофеева со стороны и отца, и матери, стоит при речках Канадейка и Кудрявка. Родители Венедикта Васильевича ещё помнили, какой была Елшанка до революции. Большим селом, утопающим в садах. С красивым храмом и церковно-приходской школой.

Павел Васильевич Ерофеев, дядя писателя со стороны отца, в 1996 году в разговоре с журналистом «Ульяновской правды» Евгением Щеуловым вспоминал: «Елшанка — в восьми километрах от райцентра. Вроде бы недалечко, а добираться, особенно зимой, трудно. От железной дороги в стороне, да и от шоссейки не близко. Раньше, когда я ещё пацаном бегал, это было большое село, насчитывавшее более 400 дворов. Хорошая плодородная земля привлекала сюда людей. Помню, что во времена моего детства село делилось как бы на две части. В одной были сады, а другая славилась своими огородами. Чего там только не родилось: и лук, и помидоры, и огурцы, и многие другие овощи. Словом, раздолье для крестьянина. Конечно, не всех земля могла прокормить. Немало было бедных людей, но мы с голоду не умирали, считались середняками. <...> Однако всё доставалось тяжким трудом. Отдыха почти не знали ни родители наши — отец Василий Константинович и мать Дарья Афанасьевна, ни мы, восьмеро детей. Работать начинали сызмала. Помню, я в школу ещё не ходил, а в поле уже трудился. Я был младшим среди сыновей, и в то время, как старшие работали бок о бок с отцом, я больше помогал матери. Вспоминаю, что в летнее время мы уже рано утром вставали, убирали за скотиной и выезжали всей семьёй в поле. Весь день работали, а ближе к вечеру мы с матерью возвращались домой, поскольку приходилось встречать корову, доить её, а также печь хлеб на завтрашний день. А отец и старшие дети продолжали работать в поле» 3.