Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Семья жила дружно. Вместе с тем, что касается хозяйки дома, у неё были как любимчики, так и те, кого она держала в чёрном теле. К последним относились дочки Тамара и Нина. Как убеждена Нина Васильевна, из всех детей Анна Андреевна по-настоящему любила только Вену, а к другим сыновьям относилась без особой экзальтации. Правда, в последние годы, когда жила со старшей дочкой Тамарой, её характер несколько смягчился.

Что касается Нины Васильевны, то в семье ждали ещё одного мальчика, но родилась девочка. Особенно расстроились шестилетняя Тамара и трёхлетний Юрий. Они от огорчения заплакали, словно им обещали что-то стоящее и долгожданное, а принесли невесть что.

Нельзя сказать, что дом Ерофеевых был полная чаша, но еды на всех хватало. Выручала рыба. Держали кур и коз. Очень близкие отношения у их семьи сложились с сестрой отца Евдокией Васильевной, в девичестве Ерофеевой, — тётей Дусей и её мужем Степаном Антоновичем Евсеевым. В отличие от Ерофеевых они относились к людям зажиточным. Держали, например, двух коров. (Не путайте Евдокию Васильевну с Евдокией Андреевной, в девичестве Гущиной — другой тётей Дуней.) Дядя Степа, как называли его дети, как и Василий Васильевич Ерофеев, работал железнодорожником на станции Пояконда. Расстояние от Чупы до Пояконды небольшое, около 60 километров. Степан Антонович и Евдокия Васильевна жили вдвоём. Дети у них были уже взрослыми, и жизнь разметала их по разным местам необъятной страны.

Нина Васильевна Фролова с удовольствием вспоминает совместные с дядей Стёпочкой, как она называет мужа тёти Дуси, прогулки к заливу Белого моря и на озёра. Проверяли сети, жгли на берегу костры. Приносили домой столько рыбы, сколько могли унести. Но это было много позже — в 1945 году.

Маленький Венедикт, Вена, с малолетства обнаруживал невиданные способности, отсутствующие у большинства детей. Они были связаны с редкостной для его возраста феноменальной памятью. Нина Васильевна вспоминает: «Веночка необычный был и маленький: когда он научился читать, мы даже и не знали, никто его специально не учил, может быть, сам что-то спрашивал у старших. Он был сдержанный, углублённый в свои мысли, память у него была превосходная. Например, такой эпизод. Книг особых у нас не было, поэтому читали всё подряд, что под руку попадало; был у нас маленький отрывной календарь, который вешают на стену и каждый день отрывают по листочку. Веночка этот календарь — все 365 дней — полностью знал наизусть ещё до школы; например, скажешь ему: 31 июля — он отвечает: пятница, восход, заход солнца, долгота дня, праздники и всё, что на обороте написано» 5.

Способность запоминать не только прочитанные тексты, но и каждый день прожитой жизни сохранилась у Венедикта Ерофеева и в зрелом возрасте. Свидетельствует его друг с середины 1950-х годов Лев Андреевич Кобяков: «У него была феноменальная память на тексты, как и у Володи Муравьёва. Они устраивали состязания между собой, кто больше прочитает стихов, — это могло длиться часами. Но помнил Веня не только тексты: в отличие от обычных людей, он держал в памяти подробности любого, наугад названного дня из прошлого. Его можно было спросить: Веня, а что было такого-то числа, такого-то года? И он отвечал, с кем именно он провёл этот день, какая стояла погода, что он пил, что читал, какую музыку слушал, о чём и с кем говорил. Мы пытались его проверять, и всегда оказывалось, что он не сочиняет, а действительно всё помнит» 6.

Малышей Вену и Борю, если особенно не приглядываться, можно было принять за близнецов. Между собой они разговаривали на особом языке, который со временем научились понимать и взрослые. Венедикт, например, Борю называл Ботя, сестру Нину — Ниня, Тамару — Тимазя, Юрия — Зюзя, а самого себя — Венить. Не уступал ему и Борис. Венедикта он называл Века, Юрия — Ука, Тамару — Мка, Нину — Ника.

Нина Васильевна вспомнила один случай из их детской жизни. При всей его анекдотичности он важен для понимания отношения взрослого Венедикта Васильевича к окружающему миру.

В том, что я сейчас расскажу, несомненно, есть что-то похожее на другое событие, происшедшее более чем за два тысячелетия до наших дней с юным Сиддхартхой Гаутамой, впоследствии ставшим Буддой — сыном правителя индийского племени шакьев. О его детстве мало что известно.

Выделяется лишь один жизнеподобный эпизод, когда ему было лет пять или шесть, от силы — семь. Напомню, что это было за событие. И даже вкратце его опишу.

Проходила религиозная церемония по случаю первой пахоты. Праздник первой борозды. Первый весенний сев имел магическое значение, и отец Сиддхартхи проводил золочёным плугом первую борозду. К нему затем присоединились крестьяне — и работа закипела. Радостный настрой создавали музыканты и певцы. Флаги и знамёна развевались по ветру. Брахманы монотонно, занудно и долго читали мантры. Сиддхартха смотрел пристально на религиозную церемонию, но затем его внимание перешло с людей на волов, которые отмахивались хвостами от кусающих их ненасытных слепней и мух. Пикирующие на волов птицы азартно склёвывали опившихся воловьей кровью насекомых. Сиддхартху поразило это зрелище — пожирание одними живыми существами других. В более зрелом возрасте он задумался, почему одни живые существа живут только ценой смерти других. Именно эта мысль заставила его возмутиться несправедливым ходом жизни и искать ему какую-то альтернативу.

Вернусь в детство Венедикта Ерофеева.

Вот что рассказала мне Нина Васильевна Фролова: «Незадолго перед войной, в конце апреля 1941 года, почти вся семья, за исключением Тамары и Юрия, гостила у дедушки Василия Константиновича и бабушки Дарьи Афанасьевны в деревне Елшанка. В их доме на высокой и просторной русской печи разлеглась кошка и кормила котёнка. Вене тогда было два с половиной года. Кошку, кормящую малюсенького котёнка, он увидел впервые. В нашем доме на Кольском полуострове кошек и собак мы не держали. Вена по лесенке из деревянных дощечек осторожно поднялся поближе к кошке и во весь голос испуганно закричал, обращаясь к стоявшему внизу Боре: “Ботя, мамотя, маинта тиза базузу е”, что означало: “Боря, посмотри, маленькая киса большую ест!”».

Эта история развеселила взрослых. А надо было бы им зарыдать в голос. Ведь наивный вскрик малыша означал, что, если говорить о принципе справедливости и законе иерархии, ничего в мире людей и других живых существ не меняется. Разве что привычные вещи оказываются переставленными с ног на голову. На этот раз слабые гнобили сильных, а не сильные слабых.

Спустя 40 лет после этого случая поэтесса Муза Константиновна Павлова [235], известная переводчица стихотворений турецкого поэта Назыма Хикмета, в поэтической форме выразила то, что устрашило и испугало двух малышей — Сидцхартху и Венедикта. Её шесть строк были опубликованы в сборнике «День поэзии» за 1981 год: