Вячеслав Бондаренко - Отец Иоанн (Крестьянкин)

Всё это я объяснил отцу Иоанну. Но тот даже бровью не повёл.

— Ничего не бойся! — сказал он. — Иди к Святейшему и передай то, что я тебе сказал. Святейший всё благословит. А затем, — тут батюшка продолжил уже совсем по-деловому, горячо и увлечённо, — тебе предложат на выбор несколько храмов. Первый не бери! А из остальных выбирай, какой тебе приглянется, но только не гонись за большими и знаменитыми.

Пора было выходить на акафист.

— После службы жду тебя в келье! — велел батюшка.

Весь акафист и дальнейшую службу я только и переживал слова, сказанные отцом Иоанном, а после всенощной сразу примчался к нему. Батюшка ещё несколько раз повторил мне то, что я услышал от него в алтаре, успокоил, ободрил и велел, не сомневаясь, поступать в точности так, как он говорит.

Отец Иоанн никогда не бросался великими и страшными словами, такими как “я скажу тебе волю Божию”. Ни раньше, ни потом я таких слов от него не слышал. Поэтому воспринял сказанное мне более чем серьёзно и, превозмогая страх, решил исполнить всё точно, как сказал старец».

Каково же было изумление иеромонаха, когда Патриарх нашёл мысль о создании Псково-Печерского подворья в Москве очень своевременной. Это было связано с тем, что в Печорах как раз вводился особый приграничный режим, и для паломников могли возникнуть трудности с посещением монастыря. Помня о наставлении о. Иоанна, о. Тихон отказался от первого предложенного ему монастыря, Покровского, а собор Пресвятой Богородицы в Измайлове отверг как слишком обширный и роскошный. А вот третий вариант — Сретенский монастырь — оказался тем, что надо. О. Иоанн по телефону одобрил выбор и пристально следил за возрождением упразднённой в 1925 году древней обители, воздвигнутой на том месте, где москвичи встречали когда-то икону Владимирской Божией Матери, сохранившей столицу от нашествия Тамерлана.

...23 ноября 1994 года в Псково-Печерский монастырь приехал первый Президент России Борис Ельцин. В книге почётных гостей он сделал следующую запись: «Через 80 лет глава государства побывал в Свято-Успенском Псково-Печерском монастыре (на самом же деле император Николай II посетил обитель в 1903 году, то есть 91 год назад. — В. Б.) . Это чудо во всей России, с 5-вековой историей, пережившим все бури истории, отбивающим многие нападки врагов. Монастырь, неся волю Божью, внедрял Православие, нёс духовность, образование и культуру нашему народу, воспитывал умных образованных руководителей государства и церкви. Я восхищен архитектурой и высокими знаниями его служителей. Спасибо за гостеприимство. Б. Н. Ельцин». С о. Иоанном Ельцин не встречался.

К сожалению, начало 1990-х осталось в истории России временем не менее, а может, и более смутным, чем конец 1980-х. Словосочетание «лихие девяностые», вошедшее в оборот двадцать лет спустя, звучит с ностальгическим оттенком (слово «лихой» в русском языке вызывает скорее положительные ассоциации, чем отрицательные), и ни в коей мере не отражает ужас и непонимание происходящего, царившие в то время в обществе. Мгновенный крах внешне несокрушимого государства, на строительство которого были положены десятилетия, вызвал шок у старшего поколения. На улице оказались миллионы людей среднего возраста — лишившись работы и перспектив, они не понимали, куда приложить силы, как выжить, как кормить семьи. Растерянно оглядывалась во все стороны сбитая с толку молодёжь, не знавшая, кому и во что верить, к чему стремиться в жизни. Какие прямые и косвенные людские потери тогда понесла Россия и постсоветские страны, сколько людей погибло в бандитских стычках, спилось, стало наркоманами, покончило с собой от безысходности, эмигрировало, умерло от болезней, вызванных колоссальным стрессом и перенапряжением, сколько беременностей было прервано, сколько браков не заключено — не скажет, наверное, никто. Так что девяностые были отнюдь не «лихими» — они были страшными, и последствия этого десятилетия ощущаются до сих пор.

Чудовищная нищета и отсутствие перспектив для одних сочетались с разнузданной наглостью хозяев жизни — так называемых «новых русских». Они принесли в жизнь свой блатной жаргон, веру в то, что деньги решают всё, принесли жестокость, пошлость и равнодушие ко всему, кроме себя и «зелёных» (долларов). Шестисотый «мерседес», малиновый пиджак, слова «баксы», «разборка» и «беспредел» стали символами эпохи. Часто всё это сочеталось с показной набожностью, с щедрым жертвованием на Церковь, хотя ни в каких богов и чертей «братки», понятное дело, не верили. О. Иоанн, с грустью говоря о том, что перестройка плавно перешла в перестрелку, а потом в перекличку, подмечал и другую страшную особенность эпохи — храмы были заполнены людьми, внешне вполне религиозными, но в душе принадлежавшими отнюдь не Богу: «Духом же Божиим живут единицы даже и в Церкви, даже и те, кто служат у Престола, даже и монашествующие».

На протяжении первой половины 1990-х продолжало расти количество православных приходов в России. Если в декабре 1994 года в стране насчитывалось 15 985 храмов, то через три года — 18 тысяч. И хотя внешне мощный рывок вперёд, который Русская Православная Церковь совершила на рубеже 1980/90-х годов, выглядел ошеломительным, даже по количеству православных приходов и монастырей современной России было далеко до России ушедшей. Если в 1914 году в Российской империи насчитывалось 1025 монастырей (из них в границах современной России — 950), то в конце 2000 года в Российской Федерации насчитывалось 347 монашеских обителей (на Украине — 116, в Беларуси — 14, Молдове — 33, других странах СНГ и Балтии — 24). Храмов также было меньше, чем столетие назад: если в 1914-м насчитывалось 54 174 храма, то век спустя, в 2013-м, — 33 489. Та же картина с духовными учебными заведениями: если в 1914 году в России было 185 духовных училищ, 57 семинарий и 4 академии, то век спустя — 37 училищ, 47 семинарий, 5 академий, 2 православных университета. И если в 1915-м в России было 3246 протоиереев и 47 859 священников, то в 2017-м — 34 774 священника. Конечно, на фоне почти полного разгрома Церкви накануне Великой Отечественной войны это выглядит более чем впечатляюще — но только если не знать дореволюционной картины. Последствия чудовищного удара 1917 года не преодолёны и век спустя...

Этот страшный разлом, прошедший через новую Россию, контраст между изобилием и скудостью, внешним количеством новых храмов и качеством стремившихся в них паствы о. Иоанн предвидел уже давно. Ещё в конце 1970-х, будучи в гостях у о. Геннадия Нефёдова, мужа одной из дочерей о. Анатолия Правдолюбова Ксении, он сидел за хорошо, по меркам «застойного времени», накрытым столом. Шёл общий разговор, как вдруг о. Иоанн, изменившись в лице, всмотрелся куда-то вдаль и произнёс: